После этого обвиняемого отвели по другому адресу – к пересечению улиц Флотской и Буденного всё там же, в Пионерском посёлке, где Винничевский указал на будку мороженщика, возле которой увидел Алю Губину, и также рукой указал направление, в котором он её увёл. Вот такой следственный эксперимент.., непонятно, для чего его вообще проводили. С таким же успехом можно было во время допроса Винничевского приказать ему «указать направление рукой» прямо в кабинете и он бы точно так же указал. Для чего куда-то ехать? Посмотреть на будку мороженщика? Так ведь свидетелей похищения девочки не было, поэтому Винничевский мог указать любое другое место и сказать: «Вот теперь я вспоминаю, что это было здесь». И как бы это доказывало виновность Винничевского? Да никак! Объективной возможности проверить его слова у следствия не имелось, поскольку не имелось свидетелей похищения, но такая возможность появилась бы в том случае, если бы обвиняемый привёл следователей к местам нападений в лесу. Поскольку места эти были известны в точности и осведомлённость арестованного можно было проверить объективно. Подобные следственные действия как раз и проводятся с целью удостовериться в том, что обвиняемый не оговаривает себя и действительно ориентируется на местности, сообщает точные детали и узнаёт обстановку, что может сделать лишь преступник.
Но именно это во время «выводки» Вершинин и Небельсен проверять не стали. В общем, важное следственное действие было превращено в фикцию.
А вот аналогичная «выводка», совершённая 30 ноября, была проведена уже правильно. Винничевский отвёл группу сотрудников уголовного розыска, в числе которых находились начальник ОУР Вершинин и начальник 1-го отделения Лямин, к местам убийств Вали Камаевой и Ники Савельева. Пришлось, конечно, походить по лесу, помесить снежок, но тут уж выбирать не приходилось – работа такая! Небельсен во время этого следственного эксперимента не присутствовал.
2 декабря начальник областного угро Евгений Вершинин оформил постановление, которым список инкриминируемых Винничевскому эпизодов нападений на детей увеличивался с 13 до 18. Добавлялись новые случаи:
1) нападение в начале мая 1938 г. на улице Шарташской на неизвестную 7-летнюю девочку;
2) нападение 31 мая 1938 г. в Парке культуры и отдыха на неизвестную 3-летнюю девочку;
3) нападение в начале сентября 1938 г. на Нину Плещеву (в других документах её назвали Плещеева) во дворе дома №12 по улице Анри Марти;
4) нападение в первых числах января 1939 г. на неизвестного мальчика примерно 2-х лет во дворе дома №70 по улице Мамина-Сибиряка;
5) нападение в середине апреля 1939 г. в детской уборной в парке Дворца пионеров на неизвестную девочку 6-ти лет.
Легко заметить, что в четырёх из пяти эпизодов потерпевших и свидетелей, а также улик, доказывающих объективность названных преступных посягательств, отыскать не удалось. О них известно лишь со слов Винничевского. Между тем первейшая обязанность любого следователя заключается в том, чтобы в самом начале своей работы убедиться в объективном наличии фактов нарушения закона или охраняемых законом интересов. Если таких фактов нет, отсутствует потерпевшая сторона и свидетели, то и расследовать нечего. Голословные утверждения обвиняемого могут делаться по самым разным причинам, самооговор – совершенно обыденное явление для лиц, находящихся под следствием или в местах лишения свободы. Интересно даже, а если бы Владимир заявил, будто в уборной Дворца пионеров он напал, скажем, на дочь американского президента или, например, панамского, то Вершинин тоже инкриминировал бы это «преступление» Винничевскому или всё же понял бы несуразность своих действий и попытался бы хоть немного подумать?
Вопрос, разумеется, риторический. Просто перед нами очередной яркий образчик самодеятельности советских правоохранителей конца 1930-х гг., который нельзя не прокомментировать.
В тот же день обвиняемый был кратенько допрошен, протокол уложился в полторы страницы. Винничевский подтвердил, что ознакомился с дополнительными обвинениями и виновным себя признал полностью. При допросе присутствовал работник отдела облпрокуратуры по спецделам Небельсен. Через пару минут старший лейтенант Вершинин объявил обвиняемому об окончании предварительного следствия и представил заранее отпечатанный на пишущей машинке протокол. Из его текста следовало, что расследование, проводившееся уголовным розыском, закончено, а все его материалы в четырёх томах на 895 листах предоставлены Винничевскому для ознакомления.
Тот и ознакомился. Находившийся здесь же, в кабинете Вершинина, Небельсен в самом конце протокола сделал приписку от руки: «При ознакомлении Винничевского с делом присутствовал». Сколько времени обвиняемый читал дело, мы не знаем – час, может быть, два – вряд ли ему дали бы рассиживаться в кабинете начальника сколько-нибудь долгое время. Что за это время Винничевский успел прочесть и смог понять из содержания четырёх томов, решайте сами.