Уральский Монстр

Вернёмся, впрочем, к следственным материалам по делу Винничевского. Иногда документы интересны не только тем, что в них написано, но и тем, о чём в них умалчивается. Тема гомосексуальных отношений в любом виде, даже самом абстрактном, в уголовном деле Владимира Винничевского никак не затрагивается. Вообще! Такое ощущение, что этой области сексуальной активности для расследовавших преступления Винничевского как бы не существует. С точки зрения современных представлений наличие такой «зоны умолчания» выглядит очень странным, поскольку имеется целый ряд принципиальных вопросов, которые должны были быть заданы как самому Винничевскому, так и некоторым из свидетелей. Однако вопросы эти так и не прозвучали.

Почему так случилось? На ум приходит только один заслуживающий внимания ответ. «Гомосексуальный вектор» явно выходил за тогдашние рамки компетенции уголовного розыска и вторгался в область, прерогатива работы в которой принадлежала госбезопасности. Все свердловские гомосексуалисты, так же как ленинградские или московские, не отправившиеся к концу 1939 г. в «места не столь отдалённые», «крышевались» местным Управлением ГБ. Не следует думать, будто это завиральная фантазия или паранойя – нет, это реалии советской эпохи. Подобный подход существовал и в отношении валютной проституции, и в отношении валютных спекулянтов. Эти виды противозаконной деятельности никогда полностью в Советском Союзе не уничтожались, хотя технически проделать это можно было без особых проблем. Все сообщества валютных проституток и спекулянтов во всех крупных городах СССР насквозь были пронизаны агентурой госбезопасности. Их активность искусственно поддерживалась на некотором приемлемом с точки зрения власти уровне. Этой «шушере» не давали особенно разгуляться, но и корчевать её под корень никто никогда не собирался. Потому что эти люди входили в специфическую прослойку, которую принято было называть «богемой».

Советская «богема» – это творческая интеллигенция, всякого рода нувориши, золотая молодёжь, члены семей ответственных работников совпартаппарата. Значительная часть советской «богемы» имела гомосексуальные наклонности, и вести оперативную разработку этих лиц с учётом упомянутой специфики представлялось рациональным и оправданным.

Об одном таком расследовании – точнее, разбирательстве с привлечением ресурсов советской госбезопасности – упоминается в воспоминаниях Ивана Александровича Серова «Записки из чемодана (Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти)». Серов возглавлял Комитет госбезопасности с момента его основания в 1954 г. до декабря 1958 г., а в систему советских спецслужб попал в 1939 г. по партийной путёвке. В главе «Первые шаги в НКВД. 1939 год», автор рассказывает о весьма любопытной истории, в которую оказался вовлечён как он сам, так и подчинявшийся ему Секретно-Политический отдел (СПО) Главного управления государственной безопасности НКВД. Воспоминания эти тем более интересны, что относятся к событиям осени 1939 г., т.е. тому же самому периоду советской истории, что и наше повествование.

Итак, предоставим слово Серову: «Ко мне поступила телеграмма из Узбекистана, адресованная Сталину, от инженера-узбечки Аминовой (в те годы чуть ли не единственной женщины-узбечки с высшим образованием). Она коротко извещала Сталина, что ввиду создавшихся ненормальных отношений с секретарем ЦК Узбекистана Юсуповым она кончает жизнь самоубийством. Труп её можно найти в реке Чирчик. На телеграмме была резолюция Сталина выяснить это дело и найти Аминову.

Учитывая, что таких заданий от Сталина не так-то много поступало в отдел, мной были приняты все меры к его выполнению.

НКВД Узбекистана доносило, что Аминова действительно бросилась в реку, и что принятые меры к розыску трупа не дали положительных результатов. Я всё же решил на место послать старшего оперуполномоченного Харитонова, чтобы всё выяснить, так как мне намекнули, что узбеки могут не сказать правду, так как Юсупов пользуется там большой властью и против него никто не посмеет сказать.

И действительно, через две недели мой старший оперуполномоченный донёс, что в одном районе у колхозника он обнаружил живую Аминову. Я приказал привезти её в Москву.

(…)

Когда её доставили ко мне, то ей я, видимо, показался недостаточно солидным (мне было 34 года и на петлицах всего два ромба). Первая беседа фактически была официальной, и она мне ничего существенного о своих похождениях не сказала, очевидно, рассчитывая попасть к солидному начальнику.

Когда после обеда её вновь привели ко мне, она была уже более покладиста и попросила удалить Харитонова, с тем чтобы мне всё рассказать. В течение двух дней я выслушивал её любовные похождения с секретарём ЦК Юсуповым. Она меня уже стала называть «джан», что означает «друг» или «брат». Закончила тем, что Юсупов променял её на «бачу» (мальчика). И она решила отомстить ему таким способом, послав телеграмму Сталину.