Уральские сказы - III

— Говорил тебе, — гости особые, а она расселась, сны с мамонькой распутывает! Пока уха варится, закусочку бы подала. Да получше, смотри! Из запертого шкапчика на погребице возьми две коробки. Грибочков тоже, огурчиков. Чтоб, значит, по-хорошему. Да переваливайся поживее, а то люди томятся.

— Ох ты, господи! — вздохнула Антонина и стала «переваливаться» — сначала за ключом от шкапчика, потом вышла на погребицу.

— Ну, скоро у вас? — спросил Бурый у Фаины.

— Не задержим, не беспокойся, — ответила та и в свою очередь спросила: — Который высокий-то… в кожаной фуражке… Его как зовут?

— Не знаю, — небрежно ответил Бурый, потом добавил: — Все слышу: товарищ Преснецов да товарищ Преснецов… По-другому не зовут… Партийный, надо полагать… А тебе что? Зачем понадобилось?

— Думала, — знакомый какой, — раз Антонина Архиповна с ним разговаривала…

— Разговаривала? Где? — явно встревожился Бурый.

— Петюнька сказывал… Из окошка будто…

Дальше Бурый не мог слушать. Он выбежал из кухни, сильно хлопнув дверью.

— Будет теперь разговор, — сказала Фаина матери, на что та с укором отозвалась:

— И чего ты, Фая, встреваешь в это дело… Пусть их живут, как им надо.

— Нельзя, мамонька, не встревать… Вижу, что тут какой-то обман советской власти подстраивают… А мне что? В стороне стоять да поглядывать?

У меня, поди-ка, Вася за эту власть голову положил, да и нам с тобой она не чужая.

— Молчи-ка ты, — кивнула Антоновна на старуху.

— Не до нас ей, — успокоила Фаина, — свою долгую печь видит. Что-то у них разговор затянулся. Пойти послушать. — И Фаина, захватив таз с рыбьей требухой, выскользнула во двор. Там увидела у погребицы мирно разговаривающих хозяев и услышала последний наказ Бурого:

— Ты виду не подавай, что знаешь… Будто отродясь не видала.

— То же и он говорил, — ответила Антонина и нарочито громко проговорила: — Ишь, вылетела подслушать, о чем хозяева беседуют. Житья мне не стало от роденьки-то твоей. Давеча вон их мозгленок успел подглядеть, как я с Филей перемолвилась. Прямо в гроб меня скоро загонят.

«Дай-то бог», — подумал Бурый, но вслух сказал совсем другое:

— Христос терпел и нам велел. Не прогонишь ведь по родственному положению. — Обратившись к Фаине, Бурый строго приказал: — Без зову вверх не показывайся, а подавать станешь, не застаивайся.

— Какой мне в том интерес? — ответила Фаина.

— Кто тебя знает… На что-то вон спрашивала, как приезжего зовут.

— Полюбопытствовала, не старый ли знакомец какой.

— А хоть бы и так… Не твое дело нос совать. Помни это.

— Буду помнить, Евстигней Федорыч! Хозяйское одно, наше другое. — И мысленно обругала себя: «Дурой была, что им подсказала. Теперь легче спеться».

Однако тут же утешила себя:

«Все равно, вижу теперь, что тот этому пара. Тоже, видно, деревенский кулачище, только уж в город пробрался и к большому делу прилипает. Как вот отлепить такого?»

С этим вопросом Фаина не расставалась весь вечер, а он выдался хлопотливым. Антонина Архиповна после разговора с мужем проявляла необыкновенную энергию. Она вытащила самую лучшую посуду, придирчиво требовала, чтоб все было «собрано, как при тятеньке», посылала Фаину в огород за укропом и тмином и даже обратила внимание на лапти Фаины.

— Ты бы ботинки надела для такого случаю.

— Нету у меня, — угрюмо ответила та.

— Мои старенькие надень, — милостиво разрешила хозяйка, но Фаина сдерзила:

— На лапти, что ли, твои-то надевать? Иначе спадут.

В других условиях это вызвало бы целую бурю, но теперь хозяйка только поджала губы:

— Вон что! Ей добром, а она зубы скалит!

Поднимаясь не один раз вверх, Фаина больше всего следила за приезжим, которого назвала про себя щукой, видела, конечно, и других, но они ей казались менее интересными: «старый барин» быстро опьянел и чаще прежнего мотал головой и говорил одно и то же:

— Приятно это, а? Этакая отзывчивость, а? в деревне, а?

«Немец» большого усердия к напиткам не проявлял, но сильно налегал на еду. Ему, видно, нравилось, как «собран стол». С большим аппетитом ел уху, а когда Фаина, сменив тарелки, подала на большом блюде разварную стерлядь, «немец» даже встал и раскланялся с хозяйкой.

— Благодарю вас, хозяюшка! В московских ресторанах и то такое блюдо редко увидишь.

Антонина старалась молчать, лишь изредка повторяла;

— Не обессудьте, гостеньки дорогие, на нашем деревенском угощении. Это приводило в восторг старика, и он бормотал:

— Деревенское, а? Выпьем за хозяйку, а?

Бурый сидел рядом со стариком и усердно подливал ему в рюмку. Щука держался как-то в стороне, словно хотел показать свое невысокое служебное положение и каждый раз, принимая рюмку, вставал и кланялся инженерам: — Будьте здоровы, Платон Андреич! Будьте здоровы, Валентин Макарыч! — Заметно было, что он «сторожится». Бурый не раз укорял, что он не допивает, а уносившая посуду Фаина заметила, что остатки в его тарелке сильно пахнут водкой.

— Боится, видно, напиться — выливает, — отметила она.

Заметно «сторожился» и Бурый.

— Не снюхались еще. Боятся один другого, — решила Фаина.