Борьба в регионе подпитывалась и тем, что казаки часто владели землей, которую арендовали у них иногородние, во время революции последние требовали передела. Такого рода конфликт можно было интерпретировать как классовый, хотя такая характеристика и была неточной; нередко весьма зажиточные иногородние, которых в иной ситуации окрестили бы «буржуями», оказывались в лагере противников казаков и белых. Казаки и иногордние, казалось, принадлежали к разным мирам, межсословные браки, например, были редки. Этот конфликт имел и этническое измерение: среди иногородних было немало выходцев из малороссийских губерний; казаки считали, что они воюют прежде всего с «хохлами», а украинские коммунисты проводили мобилизацию, призывая к войне с донскими казаками; они полагали, что именно такие лозунги найдут отклик. В некоторых же донских округах арендодателями земли были калмыки-казаки, а арендаторами — русские и украинские иногородние. Переплетение имущественных, сословных и этнических конфликтов придавало войне особенно жестокий характер, это был порой вопрос жизни и смерти не только для военнослужащих, но и для членов их семей. Неудивительно, что лучшие соединения красной кавалерии возникли на основе партизанских отрядов, созданных в этих местах. Неудивительно, что и многие казаки-калмыки вместе с семьями бежали из региона, когда его покидали белые…[47]
VI. Кто победил в Гражданской войне?
Ответ на этот вопрос, казалось бы, уже дан выше: победителями в войнах на постимперском пространстве могли считать себя Польша, Литва, Латвия, Эстония, Финляндия. Политические элиты этих стран отстояли возможность реализовать свои национальные проекты, хотя не все были ими полностью довольны. Литовцы не могли смириться с тем, что поляки захватили Вильно, поляки были обозлены тем, что чехи сохранили контроль над Тешинской Силезией, а финские правые радикалы переживали исход так называемых «племенных войн», в которых добровольцы из страны Суоми воевали на стороне близких им финно-угорских народов: хотя Эстония добилась независимости, но карельские и ингерманландские территории большей частью остались в составе советской России.
Победителями не могли не ощущать себя и многие сторонники красных. Во всяком случае большинство белых не могли заявлять о том, что они эту войну выиграли.
При ближайшем рассмотрении, однако, картина представляется гораздо более сложной.
Некоторые сторонники большевиков вовсе не были довольны исходом Гражданской войны. Это проявлялось в крестьянских восстаниях, которыми иногда руководили бывшие красные партизаны и местные советские работники. Это проявлялось и в красноармейских восстаниях («Кронштадтский мятеж» 1921 года был наиболее известным, но далеко не единственным событием такого рода). Среди повстанцев было немало обладателей партийных билетов и героев Гражданской войны, награждение орденом Красного Знамени вовсе не гарантировало того, что орденоносец не окажется в стане врагов. В национальных регионах эти восстания имели свою специфику и продолжались дольше.
Все эти вооруженные акции заставляли большевиков вводить Новую экономическую политику, которая позволяла сбить волну антикоммунистического протеста.
Но в то же время введение НЭПа вызвало отторжение у некоторых убежденных коммунистов, показательна в этом отношении судьба так называемых «пролетарских писателей», выходцев из рабочей среды, становившихся профессиональными литераторами. Одни авторы, близкие ранее к меньшевикам, приветствовали этот поворот в политике большевиков, но некоторые убежденные коммунисты-писатели в знак протеста сдавали партийные билеты.[48] Партийные дискуссии 1920—1921 годов также отражали разногласия среди большевиков, острые споры относительно социалистического проекта, неуместные, несвоевременные во время большой Гражданской войны, теперь, после ее завершения, вспыхивали с новой силой. Сторонникам «рабочей оппозиции» и «демократическим централистам» вовсе не нравилась та социальная и политическая действительность, которая сложилась в советской России.
Реакция Ленина и партийного руководства была быстрой и жесткой: если НЭП означал известную либерализацию экономической, социальной и культурной жизни (о пределах этой либерализации шли споры), то внутрипартийная жизнь становилась гораздо более жестко регламентированной, ограничение внутрипартийных дискуссий и фактический запрет на создание фракций вводили «чрезвычайное положение» внутри партии. Победы в Гражданской войне и ослабление внешних угроз парадоксальным образом заставляли коммунистов ограничивать внутрипартийную демократию, хотя требования о ее расширении и повторялись постоянно как заклинания.
Переход к НЭПу сопровождался комплексом политических мер, весьма противоречивых по своему характеру: репрессии и ограничения переплетались с уступками и компромиссами. Одним современникам, находившимся в лагере красных, не нравились уступки, а другим — репрессии.
Но и в лагере противников большевиков не все считали себя побежденными.