Это ужасное слово не вызвало в моем сердце боли. Возможно, потому, что то по-прежнему
находилось замурованным во льду и не было способно воспринимать все должным образом.
— Да, — вздохнул доктор. — Но, как я сказал, сейчас волноваться не о чем.
Господи.
— А… какой у нее срок? — поинтересовалась тихо, медленно подняв голову.
— Три недели.
Знала ли мама о своей беременности?
Почему-то у меня не хватило смелости спросить об этом у доктора. Ведь наверняка он знал об этом.
Так, ладно. Я поговорю с мамой. Сама. Наедине. Без посторонних.
— Как она сейчас себя чувствует? — ко мне постепенно, но с неохотой возвращалось
самообладание.
— Спит.
Я кивнула.
— Хорошо.
Произнесла, скорее обращаясь к самой себе.
— Когда я могу увидеть ее? — с надеждой взглянула на доктора Джеммисона.
Тот с легким оттенком сочувствия в серых глазах смотрел на меня сверху вниз.
— Идите за мной.
***
Я проснулась оттого, что что-то зашевелилось под моей щекой. Ненавязчивая дремота почти
мгновенно рассеялась, и я подняла голову. Оказывается, причиной моего пробуждения оказалась
бледная и холодная рука мамы, которую я крепко сжимала в своих ладонях, и которая одновременно
служила мне подушкой, правда, не мягкой, неудобной и костлявой. Мама, кстати, тоже не спала, хотя я помнила, что позволила сну победить себя, когда ее глаза были сомкнуты, и тихо сопение
заполняло молчаливую палату, погруженную в предрассветное оцепенение.
Она украдкой наблюдала за мной, и уголки ее губ непроизвольно дернулись вверх, пытаясь
изобразить улыбку.
Первые секунды после пробуждения были идеальными, ведь мое сознание не успело отойти от
дремоты. Но вглядевшись в бледно-серое лицо мамы, в фиолетовые мешки под глазами и потухший
взор карих глаз мгновенно вытащил меня из состояния мысленного забвения.
На меня навалились воспоминания минувшей ночи, и сердце мучительно сжало в тиски чувство
сожаления, смятения, возмущения, растерянности и даже вины. Я безмолвно смотрела на маму и
пыталась найти ответы на свои бесконечные вопросы в ее губах, искривленных в отдаленном
подобии приветливой улыбки, в ее слегка наморщенном лбе и крошечной складочке между бровями, незначительно приподнятыми вверх.
— Доброе утро, — робко проговорила мама, несильно попытавшись сжать мои ладони, в которых
были заключены ее пальцы.
Сердце пропустило удар.
Мой взгляд переметнулся на ее живот.
Мама заметила это и поежилась, видимо, почувствовав дискомфорт. Но, к сожалению, я не могла
делать вид, будто все нормально и не произошло ничего впечатляющего и ошеломительного. Ее
беременность как раз и было этим нечто удивительным и странным. Внезапным, будто вспышка
молнии в ясный, солнечный день.
— Как ты себя чувствуешь? — вместо тысячи вопросов, крутившихся на кончике моего языка, спросила я.
Мама встрепенулась и вновь улыбнулась.
— Вроде хорошо, — она слабо пожала плечами. — Ты просидела здесь всю ночь?
— Нет. Меня пустили к тебе только под утро.
Я выпустила ее руку и откинулась назад, выпрямив спину и высоко подняв руки, потягиваясь.
Мышцы затекли и болезненно ныли, но проигнорировать это неудобство в теле было не так сложно, как то, в каком состоянии находилась мама. Хоть она и сказала, что чувствует себя нормально, но
внешний вид выдавал ее с потрохами.
Вдруг ее карие глаза расширились.
— Работа! — воскликнула она и собралась скинуть с себя одеяло, укрывавшее ее по грудь.
— Ну и куда ты собралась в таком состоянии? — вздохнув, я покачала головой.
Мама предприняла несколько попыток покинуть кушетку, но каждый раз я останавливала ее и
ловила недовольные взгляды. Серьезно? Она собралась на работу, когда всего несколько часов назад
у нее чуть не случился выкидыш? Когда она выглядит так, словно ее несколько раз переехало
катком?
— Я не могу торчать здесь, Наоми, — нахмурившись, мама все же забралась обратно под одеяло.
— Но ты должна.
Поджав губы, мама отвела от меня взгляд, словно стыдилась.
— Ты все знаешь, — тихо проговорила она.
— Конечно, — кивнула я, скрестив руки.
Вновь вздохнув, но на этот раз громоздко, мама откинулась на подушку и устремила задумчивый
взгляд в бледно-голубой потолок.
— Я все равно не собираюсь оставаться здесь, — в изолированной от всего мира крошечной палате я
без особого труда сумела уловить колебания тревоги в ее голосе. — Сегодня я могу не появиться на
работе, но завтра… и послезавтра… Я не могу, в общем.
— Доктор сказал, что тебе не помешало бы побыть здесь неделю, — пробормотала я, все еще сидя со
скрещенными на груди руками.
— Да. Знаю, — мама прикрыла глаза. — Я отказалась.
Я удивленно вскинула брови, хотя пребывала в уверенности, что так будет.
— Ты понимаешь, что это опасно для… — резко затихла, так и не договорив. — Для твоей
беременности, — все же закончила понизившимся тоном.
— Я буду в порядке, Наоми. Не переживай.
И она говорит об этом так легко! Да она хоть представляет себе, что со мной было, когда я держала
ее в своих руках и наблюдала, как она корчилась от боли?!
Охватившая меня злость, вызванная воспоминаниями этой непростой ночки, отразилась в голосе, ставшем тверже алмаза.