Вне всякого сомнения, Оливия Руис страдала от Стокгольмского Синдрома,
оплакивая своего пропавшего любовника, похитителя и агрессора. Но агрессоры
нисколько не интересовали Мэттью. Все они были одинаковы.
Мама Мэттью всегда пыталась извиниться перед ним за его избиение тем, что
водила его в парк.
Прирожденные агрессоры могли заставить тебя поверить, что они признают свою
виновность за то, что натворили, но ровно до тех пор, пока ты не спускаешь им все с
рук. Но все же, он бы солгал, если бы стал отрицать - хотя бы самому себе - что
способности Оливии в повествовании были весьма... убедительными.
За те четыре часа, что он слушал ее рассказ о ее отношениях с Калебом, он
наблюдал за тем, как ее щеки вспыхивали, а кожа заливалась румянцем - и насколько
он знал – это говорило о возбуждении.
Как это могло его не затронуть? Да, он стал настолько болезненно твердым, но
ему это не нравилось. Кем должен был быть человек, чтобы испытывать сексуальное
возбуждение от рассказа жертвы о ее истязаниях?
От этого ему стало тошно. Ему было не по себе. И, безусловно, эта проблема
была для него не новой. У него имелась долгая история его необычных сексуальных
предпочтений. И это было одной из причин, по которой в свои тридцать один, он до
сих пор не был женат, причем без каких-либо перспектив на горизонте. Он боялся, что
кто-нибудь увидит его таким, каким он был на самом деле.
То, что он был один, не означало, что он был одиноким... не совсем. Он был
очень занят работой в ФБР. Однако, он частенько задумывался о том, как хорошо было
бы возвращаться домой к кому-то, с кем он мог бы поговорить, и не чувствовать себя
чудаком - даже если так оно и было на самом деле. Подобное тянется к подобному.
Он был увлечен травмированными и сломленными женщинами, точно так же, как
они были увлечены им. И Оливия Руис не была исключением.
По какой-то причине, она тянулась к нему - он интуитивно чувствовал это - но
знал, что это притяжение могло быть строго односторонним. Мэттью никогда бы не
скомпрометировал расследование дела, никогда бы не воспользовался свидетелем в
своих целях, и никогда бы не попытался спасти кого-то, настолько, очевидно
сломленного. Он слишком хорошо усвоил этот урок, поэтому впредь занимался только
своей работой.
66
По этой причине в Бюро он числился среди лучших - потому что даже в конце
дня на него всегда можно было рассчитывать, он доводил начатое до конца. Он всегда
уходил последним, ведь этому ничто не мешало. И никто.
Вернув свое внимание к экрану, Мэттью продолжил печатать рассказ Оливии о
времени, проведенном в заточении. В процессе работы, он старался оставаться
беспристрастным, но некоторые фразы продолжали бросаться ему в глаза:
Его отчет больше походил на эротический роман, нежели на материалы дела.
Его мысли снова начали уплывать, теперь уже в сторону его последней девушки,
той самой, которая не могла кончить, пока он не называл ее шлюхой. И снова он начал
твердеть -
Сохранив файл, он решил сделать так необходимый ему перерыв от Оливии и ее,
относительно, бесполезных мемуаров, и открыв свой браузер, стал искать
дополнительную информацию по Мухаммаду Рафику. Ведь именно он был
основополагающим звеном этого расследования.
Со слов свидетеля, Калеб объяснил начало своих взаимоотношений с Рафиком
необходимостью убить Владэка Ростровича, также известного, как Дмитрий Балк.
- Почему? - прошептал Мэттью сам себе и вспомнил комментарий о матери и
сестре Рафика.
Они были мертвы?
несущественно.
Тогда почему он не мог выбросить это из головы? Почему эта история казалась
значимой? Несомненно, это был мотив, но каким образом он привел к месту
проведения аукциона, в Пакистан?
Протяжно выдохнув, Мэттью встал, чтобы налить себе еще одну чашку кофе.
Он почти ежедневно слышал жалобы местных копов на кофе, но в отличие от
них, Мэттью нравился их офисный напиток. Скорей всего, кофе-машину, никогда не
чистили, но возможно, именно осадок и придавал ему какую-то прелесть.
Он ухмыльнулся.
На обратном пути к столу, он захватил блокнот и стал просматривать свои записи
в поисках отправной точки расследования. Рассказ Оливии о самоудовлетворении
нельзя было назвать таковым, но Мэттью удалось узнать, что
означает 'пожалуйста'.
Очевидно, Калеб разговаривал на арабском с такой легкостью, что использовал
его в подобных приватных ситуациях. Мэттью предположил, что, как правило, люди