но за эти несколько бездыханных секунд, стук моего сердца стал отдаваться в моем
горле.
Я ждала, надеясь, не услышать его крика или удивленного оха. Я слышала его
тяжелое дыхание, и те же стоны, что и прежде, сопровождающиеся влажным ударным
ритмом. Не доверяя своим ногам в поддержке, я опустилась на колени, и, приложив
свою раскрасневшуюся щеку к зазору, осторожно заглянула внутрь.
Комната была заполнена непроглядным, удушающим паром. Ожидая, пока хотя
бы часть его рассеется, все, что мне удалось увидеть - это лишь очертание в зеркале.
Набравшись смелости, я открыла дверь чуточку шире, пропорционально чему
увеличился уровень бушующего во мне адреналина.
Покидая ванную комнату, пар оседал на моем лице и шее, образовывая капли
пота, скатывающиеся в ложбинку между моих грудей, и впитываясь моей сорочкой.
Теперь, зеркало стало намного чище и, наконец, я смогла увидеть картину,
происходящую в душе.
Я ахнула, но Калеб не слышал меня. Я была уверена, что он не мог. Он был
слишком увлечен тем, что делал один в душе, всего лишь в нескольких шагах от моих
любопытных глаз.
62
Мне следовало чувствовать себя виноватой или смущенной, но мне было не до
этого. Все, что я чувствовала на тот момент, это пульсацию между ног и острый
прилив желания к низу живота.
Он был чертовски... идеальным. Такииим чертовски идеальным. Он стоял лицом
к стойке душа, поэтому я видела только его профиль.
От высокой температуры воды его кожа была розовой и белой. Одной рукой он
упирался в стену, его длинные ноги были расставлены для равновесия, а голова
опущена к груди... и он тяжело дышал. Его вторая рука была неподвижной; мышцы
напрягались, а его большая ладонь обхватывала внушительных размеров эрекцию.
С трудом сглотнув, я облизала, осевший на моих губах, пар.
Скользящая в его кулаке головка была крупной и темно-розовой. У основания его
ствол был толще, там его пальцам приходилось сжиматься крепче, чтобы удерживать
его.
Я помнила его вес в своей ладони.
Он не двигал своей рукой по всей длине. Он толкался своими бедрами в кулак,
при каждом движении вперед, напрягая накачанные мышцы своего зада, при этом его
тяжелые на вид яички покачивались между его расставленными ногами в заданном
ритме.
Его член был стрелой, а кулак - мишенью.
Я не могла оторвать от него взгляда.... я даже не пыталась. Мне было интересно,
как много спермы пряталось в его больших яичках, и всю ли он мне ее отдал, когда
кончил в мою руку и на мою грудь.
Я подумала о том единственном разе, когда он был внутри меня, и вспомнила
звук того, как они шлепали о мою влажную киску, пока он вводил в меня свой
огромный член, удерживая меня попой кверху.
Пульсация между моих ног была неумолимой. Мои собственные мысли ускорили
мое дыхание и увлажнили мою плоть. Эти воспоминания были сексуальными и
пошлыми, и наполнили мое тело всеми воображаемыми ощущениями.
- А... ммм... давай.
Глаза Калеба были крепко закрыты, а с его прекрасных раскрытых губ слетали
самые сексуальные звуки, которые я только могла слышать в своей жизни.
Мне стало интересно, о чем он думал. Мог ли он думать обо мне. Могла ли я
быть причиной этой безумной демонстрации похоти?
63
Мои соски были напряженными и болезненными, задевая, внезапно огрубевшую
ткань моей сорочки. Мне хотелось высвободить их. Мне хотелось прислониться ими к
чему-нибудь прохладному.
Продолжая наблюдать за Калебом, во всем его мужественном, и в некотором
смысле, уязвимом великолепии, я прижалась телом к двери, и начала тереться сосками
о твердое дерево. Отклонившись назад, своей ладонью я начала выписывать
небольшие круги на своем холмике, боясь, что за этот короткий промежуток времени,
это не подарит мне того, что мне нужно.
Я не хотела теряться в своем удовольствии. Я хотела наблюдать за Калебом, и
увидеть, как он кончит.
Эта мысль заставила меня прижаться своими пальцами к клитору, и ласкать себя
еще быстрее и жестче. Почувствовав дрожь в животе, а затем теплое покалывание,
распространяющееся от позвоночника по всем конечностям, я, наконец, ощутила, как
моя киска плотно сжалась, затем расслабилась, и снова сжалась. Тихонько вскрикнув,
я засосала свои губы и прикусила их, чтобы больше не издать ни малейшего звука.