Упавший лист взлетел на ветку. Хроники отравленного времени

На коленях у меня покоился, слегка придерживаемый рукой в кевларовой перчатке, тяжелый, прохладный пистолет-пулемет системы Стечкина. В комбинезоне было жарковато, но приходилось с этим мириться – по крайней мере от случайных пуль он защищал. Левой рукой я придерживал шлем с забралом из оргстекла, внутри которого потрескивало переговорное устройство.

– По оперативной информации – продолжал прапорщик – один из бандитов, переодетый в инспектора ГАИ останавливает автомобили. Когда автомобиль останавливается, из укрытия нападают остальные. Грабят, избивают, расстреливают…

Прапорщик с водителем были одеты в бесформенные вязаные свитера, под которыми угадывались очертания бронежилетов. Если бы не слишком суровые выражения лиц, они, наверное, смогли бы сойти за колхозников. Или торгашей.

– У нас с Эдуардовичем самая сложная миссия – быть приманкой. Мы действуем по обстановке, не выдавая себя. У вас иная задача.

Да, у нас была иная задача. Сзади, за тонированными стеклами, сидели три человека. Три человека, вооруженные до зубов, в полной амуниции. Я был одним из этих людей. Я сидел у правой задней двери, прямо за прапорщиком. Своих товарищей я не знал даже по именам. Я знал только то, что их позывными были «четвертый» и «пятый». Я был «третьим».

– Как только начинается перестрелка, – четко говорил прапорщик, – вы открываете стрельбу на поражение. И неважно, кто начал стрелять – бандиты или мы с Эдуардовичем.

Редколесье справа кончилось и начался самый настоящий хвойный лес, солнце перестало меня слепить. Я понял, что дело близится к закату.

– Еще раз повторяю – продолжал прапорщик – только физическое уничтожение. Никаких разговоров и никакой возни. Такова установка и таков приказ. Пленных не брать. Задержаний не производить. Тех, кто спасается бегством, догонять и уничтожать. Амуницию и оружие не терять, следов не оставлять. Трупы мы забираем с собой. Шлемофоны не снимать.

Лес становился все гуще и темнее. Мы подъезжали к так называемому сектору «30». Здесь уже могли находиться бандиты, и прапорщик приказал всем одеть шлемофоны. Из наушника доносилось потрескивание. Потом послышался гнусавый голос:

– Третий. Прием, как меня слышно?

В наушнике зафонило.

Поморщившись, я ответил:

– Отлично слышно.

Я взял Стечкина наизготовку и снял с предохранителя. Шутки кончились. Наушник тихонько потрескивал. Забрало шлемофона надвинулось прямо на глаза, и я слышал свое шумное дыхание. Я пристально смотрел вперед и видел там застывший, словно одеревеневший затылок прапорщика. Краем глаза я заметил, как у Эдуардовича по шее стекает капелька пота.

Я почувствовал, как вздрогнула нога сидевшего рядом со мной бойца.

Сейчас, сейчас. Минут через пять все начнется. А потом очень быстро закончится. А может быть, начнется позже, через полчаса, когда мы будем делать второй круг. Или через час.

Или никогда. Может быть они там уже сами что-то не поделили и друг друга перестреляли. Это на них очень похоже.

В конце концов, почему я волнуюсь? Такие, как они, сожгли мой павильон. Такие, как они, в любой момент могли убить или искалечить меня, Майка, дядю Ибрагима. Да практически любого. Так что, это всего лишь очередная грязная работа.

Должен же кто-то выполнять грязную работу.

А может быть всякая человеческая жизнь бесценна? Не важно, чья… Есть хищники, есть жертвы. Кто-то считает себя санитаром леса.

Я прикрыл глаза. Скорей бы уже. Выехать уже за пределы опасного сектора, сорвать с себя хотя бы этот дурацкий шлемофон. Или… Покончить со всем разом… Всего лишь несколько минут стрельбы… А потом на полигон. А там все уже давно готово…

Я услышал, как Эдуардович тихо чертыхнулся и отчетливо произнес:

– Есть контакт…

Я почувствовал, что скорость автомобиля начала снижаться. Открыв глаза, я увидел, как наш автомобиль съезжает в сторону. Впереди стоял человек в светоотражающем жилете и фуражке. Он вращал полосатым жезлом и указывал по направлению к обочине.

Прапорщик прикрыл себе колени какой-то сумкой. Автомобиль резко остановился, и я слегка клюнул головой вперед, уткнувшись забралом в спинку кресла. Эдуардович опустил боковое стекло со своей стороны. Человек в фуражке медленно приближался, лениво размахивая жезлом.

Двигатель заглох и наступила звенящая тишина. Наушник в шлемофоне перестал потрескивать. Я ухватил поплотнее рукоять Стечкина, и перчатка тихонько скрипнула.

Эдуардович медленно, как в замедленной съемке, положил руки на руль. Прапорщик застыл, словно сжатая пружина.

Инспектор приблизился к водительской двери и, вдруг, ничего не говоря, достал из кобуры пистолет, и выстрелил по левому переднему колесу.

Я понимал умом, что начинать действовать еще слишком рано, но рефлексы были сильнее. Условный сигнал поступил, и приказ должен быть выполнен.

Я потянул за ручку открывания двери и, держа в двух руках тяжелый Стечкин, одним движением выскочил из машины, встал во весь рост, уперся локтями в крышу автомобиля и выстрелил в хорошо заметную мне голову инспектора.

Глава 46. Шон. Крошево.