Упадок и разрушение

-- Есть среди вас хоть кто-нибудь, кого зовут по-другому? Тотчас же послышалось:

-- Я не Тангенс, сэр.

-- И я.

-- Да я бы просто помер, если б меня так назвали. Класс мгновенно раскололся на две группировки -- на Тангенсов и не Тангенсов. Посыпались было и тумаки, но распахнулась дверь, и вошел капитан Граймс. Шум мигом стих.

-- Решил, что вам может пригодиться эта штука, -- сказал Граймс, вручая Полю трость. -- И послушайте моего совета: неплохо бы их чем-то занять.

Он вышел, а Поль, крепко сжимая трость, принял вызов.

-- Плевать я хотел, -- сказал он, -- на то, кого как зовут, но если кто-нибудь из вас хоть пикнет, то вы проторчите здесь до вечера.

-- Мне нельзя до вечера, -- сказал Клаттербак, -- я иду на прогулку с капитаном Граймсом.

-- Тогда я отделаю тебя этой тростью так, что ты своих не узнаешь. Ну а пока вы напишете мне сочинение на тему "Что такое невоспитанность". Тот, кто напишет самую длинную работу, получит приз -- полкроны, независимо от ее качества.

С этого момента и до самого звонка в классе царила полная тишина. Поль, не расставаясь с тростью, мрачно глядел в окно. С улицы доносились крики прислуги -- шла визгливая перебранка по-валлийски. К перемене Клаттербак исписал шестнадцать страниц и был удостоен обещанной награды.

-- Ну как, трудно вам пришлось? -- поинтересовался мистер Прендергаст, набивая трубку.

-- Ничуть, -- отвечал Поль.

-- Вы счастливый человек. Меня же сорванцы совершенно не уважают, сам не знаю почему. Конечно, парик многое подпортил. Вы заметили, что я ношу парик?

-- Нет, нет...

-- А дети сразу заметили. Парик был моей роковой ошибкой. Уезжая из Уортинга, я вдруг решил, что выгляжу очень старым и не смогу из-за этого быстро устроиться на работу. Мне тогда исполнился сорок один год. Хорошие парики стоили целое состояние, вот я и решил выбрать подешевле. Потому-то он и выглядит так ненатурально. Кошмар! Я сразу понял, что совершил ошибку, но раз уж дети видели меня в парике, было поздно что-либо менять. Теперь они только и делают, что строят насмешки на этот счет.

-- Я полагаю, что, если бы не было парика, они смеялись бы над чем-то еще.

-- Пожалуй, вы правы. Пусть уж смеются над париком. Господи! Если бы не трубки, то просто не представляю, как бы я все это выдержал. А вы к нам какими судьбами?

-- Меня отчислили из Скона за непристойное поведение.

-- Ясно. Стало быть, как Граймса.

-- Нет, -- отрезал Поль. -- Вовсе не как Граймса.

-- Впрочем, не все ли равно как. Вот и звонок. Господи, опять этот дрянной человек взял мою мантию!

Прошло два дня. Бест-Четвинд уселся за орган и заиграл плясовую.

-- А знаете, сэр, пятиклассники от вас в восторге. Они с Полем расположились на хорах местной церкви. Это был их второй урок музыки.

-- Ради всех святых, оставь инструмент в покое. Что значит -- в восторге?

-- А вот что. Сегодня утром Клаттербак стащил из кладовки банку ананасов. Тангенс его и спроси: "В столовой будешь лопать?" Тот отвечает: "Еще чего! Съем на пеннифезеровском уроке!" -- "А вот и нет! -- говорит Тангенс. -- Конфеты или печенье -- это еще куда ни шло, но ананасы -- это уже безобразие. Из-за таких гадов, как ты, даже невредные учителя и то начинают черт знает что выделывать".

-- Что же тут такого лестного?

-- Лично я первый раз слышу, чтобы об учителях так хорошо отзывались, -- сказал Бест-Четвинд. -- Можно еще разочек псалом сыграть?

-- Нельзя, -- сказал Поль.

-- Нельзя так нельзя, -- согласился Бест-Четвинд. -- А вы Филбрика помните? Загадочный тип, правда?

-- Это точно, -- сказал Поль.

-- Дело даже не в том, что он никудышный дворецкий. Слуги у нас здесь один другого хуже. Просто, похоже, он вообще никакой не дворецкий.

-- А кто же он тогда?

-- Вот и я про это -- вы встречали дворецких с алмазными булавками в галстуках?

-- Не приходилось.

-- Мне тоже. А у Филбрика есть и булавка и кольцо. С большущими бриллиантами. Он их Брюксу показывал. А Брюкс нам рассказал. Филбрик говорит, что до войны он мерил изумруды и алмазы стаканами, а ел только на золоте. Мы решили, что он русский князь в изгнании.

-- Русские, вообще-то, не стесняются своих титулов. Да и непохож он на иностранца.

-- Мы тоже так сначала думали, но потом Брюкс сказал, что перед войной в наших школах появилось много русских. А теперь, -- продолжал он, -- я все-таки поиграю. В конце концов, мамаша платит за это пять гиней в семестр.

Глава 6

ИСПЫТАНИЕ