Untitled

Серебристы проявили не меньший энтузиазм в нападках на золото. Они осуждали золотых республиканцев как членов партии золота и жадности, осуждая "хищную жадность и тираническую власть золота". Золото делало "богатых богаче, а бедных беднее". Оно было валютой монополии. Оно вознаграждало спекуляцию и унижало труд, а благодаря политике облигаций Кливленда загнало нацию в долги, чтобы вознаградить банкиров. Серебро, как альтернатива золоту, было валютой национализма, республиканизма и производящих классов, в то время как золото было валютой британского господства. Аргументы против золота иногда приобретали оттенок антисемитизма, но антисемитизм был языком почти любой дискуссии XIX века о деньгах и банковском деле, и популисты, ведущие критики золотого стандарта, были удивительно терпимы в этом отношении.37

В 1895 году книга Уильяма Х. Харви "Финансовая школа Монеты", трактат сторонников серебра, продавалась тиражом пять тысяч экземпляров в день, а организации, выступающие за свободное серебро, бесплатно распространяли еще десятки тысяч. Отчасти в аргументах Харви повторялись старые теории заговора, отчасти - мумбо-джамбо, достойное золотоискателей, но вымышленный молодой Монета легко отвечал как на самые простые, так и на самые заумные вопросы, задаваемые ему чикагскими газетчиками, банкирами и бизнесменами. Уроки Монета, какими бы несовершенными они ни были, говорили о серьезности публичной дискуссии, хотя иллюстрации делали их понятными для тех, кто устал от объяснений. Наиболее показательной критикой золотого стандарта для большинства читателей было то, что он не работает.

Теоретическими рассуждениями можно доказать все, что угодно. Практическое применение теории является доказательством ее силы. Золотой стандарт, приспособленный к дрожащему миру, выжимает из него жизнь. Мужчины страны, опора республики, от крепких рук которых может зависеть жизнь нации, отдают свое имущество кредиторам и нищают. Это наглядное доказательство благотворности монометаллизма.38

III

Когда Дебс спросил "Что делать?", ответ был прост, и популисты, республиканцы и большинство демократов согласились с ним: отречься от Гровера Кливленда и, насколько это возможно, не дать ему нанести еще больший ущерб. Катастрофа администрации Кливленда была настолько полной, что выборы вообще не должны были стать соревнованием. События предыдущих четырех лет, казалось, убили шансы демократов как партии малого правительства. Большинство членов партии Кливленда относились к нему как к ожившему трупу, медленно разлагающемуся в Белом доме. Он был неприятным и досадным напоминанием о днях незадолго до этого, когда партия жила и дышала. Генри Джордж, который агитировал за него, теперь осуждал его как "более опасного для Республики, чем любой из его предшественников". Демократы не могли сместить его, поэтому большинство избегало его. Казалось, что президентские выборы сводятся к тому, чтобы республиканцы заменили Кливленда тем, кого они выберут.39

К концу 1895 года стало ясно, что выбор республиканцев, скорее всего, остановится на Уильяме Маккинли. Он вел предвыборную кампанию с 1894 года, когда выступил с 371 речью в трехстах городах и охватил аудиторию примерно в два миллиона человек. Марк Ханна, его менеджер, обзванивал политические долги, организовывал Юг, который, хотя и был твердо демократическим, все же посылал делегатов на республиканский съезд, и терпеливо и усердно работал, чтобы собрать необходимых делегатов. Томас Рид, переизбранный спикером Палаты представителей, казался самым сильным соперником Маккинли, но он не смог сориентироваться между серебряными республиканцами Запада и золотыми жуликами Востока. Говоря о своих шансах на выдвижение, он, как обычно, не удержался от остроумия, когда молчание могло бы сослужить ему лучшую службу: "Республиканцы могут выступить хуже, и они, вероятно, выступят", - сказал он.40