Унтер-офицер и другие

— Затем служил в венгерской Красной армии. Был ранен, потом попал в плен. Били меня там, и не раз… Потом работал как мог.

— Профессия?

— Слесарь по сельхозмашинам.

— Ну, тогда скажи, как ты понимаешь демократический централизм?

— А кто его знает!

— А что такое пролетарская диктатура?

— Это когда все принадлежит нам… Ну и… под зад дать буржуям.

— В основном правильно… Ну а пролетарский интернационализм?

— Да здравствуют Советы!

— Хорошо, правильно. Ну а во что ты веришь?

— Во что нужно.

— Ну а все же?

— Ну… что нам уже недолго осталось служить господам.

Вот в таком духе и продолжался этот импровизированный экзамен, то трогательный, то смешной. Ответы товарища Сюча были, конечно, весьма наивными… А просил он послать его не на какую-нибудь работу, а на пропагандистскую, агитатором.

— Видишь ли, товарищ, — начал было отговаривать его Теглаш, — для этого нужно очень много знать…

Сюч возразил:

— Почему? Разве я не могу разъяснить людям, кто друг и кто враг? Лучше могу, чем те, кто всему этому учился по книжкам!

Теглаш, пожалуй, и согласился бы со стариком, и стал бы Сюч агитатором, если бы не приближавшийся к тем местам фронт.

Теглаш разрешил старику спать в парткоме на старом диване, на обед и ужин он должен был получать картошку или фасоль. И вдруг секретаря срочно вызвали в штаб фронта. Вскоре он вернулся — весь в грязи, так как идти ему пришлось по обочине дороги, по которой сплошным потоком шли в сторону фронта батальоны из резерва командования.

Теглаш был сосредоточен и хмур.

— От нас требуется помощь, — кратко сказал он. — Временно, пока не подойдет подкрепление… Все солдаты ушли на фронт, некому даже охранять комендатуру… Кто согласен пойти в военизированную охрану?

Нас было восемнадцать человек. Вызвались все восемнадцать. Но пока мы шли получать оружие, нас осталось только одиннадцать… Семеро словно сквозь землю провалились. Так бывает: тот, кто слишком много говорит о своей готовности к самопожертвованию, нередко, когда доходит до дела, трусит.

Теглаш так и кипел от негодования. Попадись ему эти мерзавцы на глаза, он бы их убил. Всю дорогу до комендатуры он ругался на чем свет стоит. Товарищ Сюч по этому поводу не высказывался. Только почему-то рассказал о том, что на одном и том же поле картошка родится по-разному: под одним кустом много картофелин, под другим — мало, а под третьим — и вообще ничего…

— Картошка, картошка! — перебил его Теглаш. — Тут война, а не картошка!

Сюч ничего не ответил, лишь потуже затянул бечевку на своем грубошерстном пальто.

В комендатуре Сючу поручили охранять в селе Мехешпуста амбар, в котором хранилось тридцать вагонов семенной пшеницы. По тем временам это был настоящий клад.

— Знаешь, в чем твоя задача? — спросил Теглаш старика.

— Если кто будет приближаться к амбару, буду стрелять.

— Стрелять! Эх ты, стрелок! Тебе поручают охранять этот амбар, понятно? Чтобы никто не растащил зерно, понял?

— Понял. Эта пшеница принадлежит уже не буржуям, а…

— Правильно. В общем, будешь стоять, пока тебя не сменят.

Сюч пошел на свой пост. Винтовка неуклюже болталась у него за спиной, а набитый хлебом карман пальто топорщился.

На следующий день фронт пришел в движение. Рвались снаряды, свистели пули. Чего греха таить, некоторые из нас не без зависти вспомнили о тех, кто оказался в тылу…

Под вечер Теглаш увидел группу беженцев из Мехешпусты. «Ого, значит противник уже там? Что же с нашим стариком?» — подумал я.

Среди беженцев из Мехешпусты старика не оказалось. Правда, многие говорили о том, что они видели старика в длинном, до пят, пальто, с винтовкой, но никто не мог сказать, куда он девался.

Решили, что, может, он и на самом деле пустился в далекий путь — в свой родной Сабольч.

В полночь прибыло подкрепление. Сначала на шоссе загрохотали русские танки, за ними двигались грузовики, подводы и конница… Под утро артиллерийская канонада стихла. Крестьяне стали расходиться по своим селам. Часа два спустя один из них пришел к нам и сказал, что старик в длинном пальто нашелся.

Сюч лежал возле амбара. Все патроны расстреляны, солдатская шапка надвинута на глаза, в кармане — кусок хлеба.

Теглаш молча смотрел на убитого и думал: «Вот он, самый трудный экзамен. Ты выдержал его с честью. Ты оказался настоящим героем, товарищ Сюч!..»

ДОРОГИЕ ГОСТИ

В прошлом году еще до наступления весны, когда холодные февральские ветры, срываясь с гор Баконь, продували всю равнину, члены сельхозкооператива «Мир» уже несколько раз побывали в райкоме партии. Им, видите ли, к празднику Освобождения[5] обязательно нужны гости, да не какие-нибудь, а те, кто освобождал Венгрию от гитлеровских захватчиков.

Выслушав делегацию кооператива, секретарь райкома громко расхохотался:

— Куда вы торопитесь, товарищи? Ведь до четвертого апреля еще далеко.

Но жители села Кеваргоерш твердо стояли на своем:

— Мы нарочно заранее пришли к тебе, товарищ Циглер. Желающих пригласить к себе советских гостей будет много, так что в конце концов на нашу долю может не остаться ни одного советского война.