Унтер-офицер и другие

— А разве он еще здесь? Еще не уехал?

— Здесь, ему разрешили денек отдохнуть… Подожди, не беги, сейчас вместе пойдем к нему… Пусть он хоть отоспится. Я к нему в полночь пришел, долго разговаривали. Ну, пошли в дом.

Стоило Мольнару войти в помещение, как его буквально засыпали вопросами.

— Подождите, ребята, не все сразу, — попросил Мольнар. — Все вам по порядку расскажу. В настоящее время Коммунистическая партия Венгрии вышла из подполья и работает в легальных условиях. Существует и венгерское правительство. Это, так сказать, самое главное. На днях и в Варьяше будет создана партийная организация. Вам, если желаете, я сегодня же раздам бланки заявлений о вступлении в партию… Об остальном поговорим позже. Сейчас самое важное, как говорит майор Головкин, решается на фронте… Завтра сюда должны подойти новые советские части, тогда положение резко изменится, а сегодня нам дорог каждый человек, каждая винтовка!

Мольнар встал, расправил плечи и продолжал:

— Я думаю, что мы с вами, как представители местного населения, немедленно обратимся к советскому командованию с просьбой разрешить нам в эти нелегкие дни сражаться на стороне Советской Армии. — Сделав небольшую паузу, он продолжал: — У меня лично оружие уже есть: попросил у товарища майора…

К майору Головкину нам не пришлось идти: он сам к нам пришел.

— Федор Васильевич! — радостно воскликнул я.

Мы обнялись. Майор, как всегда, был подтянут, глаза радостно блестели. Шинель подпоясана ремнем с портупеей, на ремне — пистолет.

— Отдохнуть особенно не удалось, — сказал он, — только что позвонили из штаба, чтобы я поторапливался… Ну ничего, надеюсь, что сегодня вечером у нас будут уже добрые вести.

Я подошел к Головкину и высказал ему все, о чем мы говорили до его прихода.

— Товарищ Головкин, к бою, который ведется вблизи села, мы имеем самое непосредственное отношение… Линия фронта, как нам стало известно, проходит всего в семи километрах от села. Фашистская оккупация нам давно осточертела, разрешите вместе с вами выехать на фронт!.. Нам стыдно сидеть сложа руки!

Майор не сразу ответил мне. Несколько секунд он тихонько подергивал пуговицу на шинели, глядя себе под ноги, потом вдруг обнял меня.

— Это целиком и полностью зависит от вас самих, — сказал он. — Вы, венгры, решили сражаться за независимость своей родины. У нас таких людей называют патриотами, то есть верными сынами своей родины…

— У нас есть такие люди, товарищ майор, — согласился Пишта Тот.

Головкин явно спешил, однако, прежде чем уйти от нас, он настоятельно подчеркнул, чтобы в венгерский отряд добровольцев мы записывали только тех, кто добровольно решится на такой шаг.

— Когда отряд будет готов, скажите об этом лейтенанту Григоренко, он даст вам указания, что нужно делать дальше… Вас направят на левый фланг моего батальона, — проговорил он уже с порога. — Хорошо?

Дверь за майором захлопнулась.

Без четверти восемь. Через пятнадцать минут в помещении полиции соберутся все сотрудники.

«Приказ бы нужно сочинить, но сегодня я не буду ничего приказывать», — решаю я про себя.

Раздался стук в дверь: это Подолак принес заказанные для нас плащи, согнувшись под их тяжестью чуть ли не до земли.

— Господин Фери, — тяжело дышит он. — Я хочу сказать, товарищ начальник… Фу, как я устал! Старший полицейский Подолак докладывает: я принес двадцать плащей.

Я сразу же простил возчику все его хитрости. И не из-за этих плащей, а за то, что он в такой трудный день не исчез, а, напротив, прибыл на службу.

— Хорошо, товарищ Подолак, положите плащи вон туда!

— Дядюшка Жига, — обратился я к Мольнару, — дай мне бланк заявления о вступлении в партию. Я его сейчас же заполню.

Кроме меня заявление о вступлении в партию подали Яни Бубик, Пишта Тот и Йошка Козма.

Утром в положенное время весь личный состав полиции построился во дворе на зачитку приказа. Я провел перекличку: присутствовало пятнадцать человек. Трое находились на посту на хуторе, четверо в наряде, еще четверо отдыхали.

Стоя перед строем, я коротко объяснил людям обстановку. Сказал, что не сегодня-завтра советские войска отбросят фашистов дальше на запад, а сейчас, когда бои идут, можно сказать, на границе нашего села, мы сами должны показать, на что мы способны…

— Товарищи, неужели мы с вами не выступим на защиту родного села? — продолжал я, все больше и больше воодушевляясь. — Оружие у нас в руках, так давайте же организуем отряд добровольцев и немедленно направим его на фронт! Мы хотим бороться за свободу своей страны плечом к плечу с солдатами Советской Армии! Этого требует от нас наша совесть!

— Согласны! — выкрикнул Габор Шуйом.

— Пусть каждый из нас хорошо подумает, прежде чем принять решение: я не приказываю, а обращаюсь к вам с призывом! Прислушайтесь к зову собственного сердца, и, если кто из вас чувствует, что его место там, где сейчас идет бой за свободу, но где и голову можно сложить, тот пусть назовет свое имя и фамилию. — Проговорив эти слова, я взял в руки список личного состава.

— Прошу записать Яноша Бубика! — Яни сделал шаг вперед, выйдя из строя.

— Пометил, — ответил я ему.