Unknown

Моя кожа в одно мгновение превращается из холодной в горячую. Соски напряглись под тонким материалом топа. Кольца остаются холодными, как лед.

Он ревнует. Он признает, что ревнует.

Коул проводит большим пальцем по моей нижней губе. Мой пот - это бензин. Каждое место, к которому он прикасается, воспламеняется.

Я слышу резкий щелчок, и холодная застежка манаклей смыкается вокруг моего запястья.

Прежде чем я успеваю пошевелиться, даже взглянуть на собственное запястье, Коул делает три быстрых шага и тащит меня к стене. Он закидывает мои руки за голову и приковывает меня наручниками к месту, цепь обвивается вокруг открытой трубы.

— Какого черта!? — кричу я.

Я дергаю за наручники, металл впивается мне в запястья.

— Все пройдет гораздо спокойнее, если ты не будешь двигаться, — говорит Коул.

Он выхватывает кисточку из моей руки и откладывает ее в сторону.

— Что пройдет более гладко? Какого черта ты делаешь? — кричу я.

У меня начинается гипервентиляция. Завязки на запястьях навевают ужасные воспоминания, и все это в один миг.

Коул не отвечает мне.

Вместо этого он придвигает стул и кладет на него сумку - черную кожаную сумку, которая открывается сверху, как старомодный докторский саквояж.

Он расстегивает лямки моего комбинезона, позволяя нагруднику упасть до пояса. Затем он обеими руками хватает меня за майку и разрывает ее на части. Моя грудь вываливается на свободу, соски становятся твердыми, а грудь обнажается перед его взором.

Мы оба смотрим вниз, разглядывая мои сиськи. На серебряные кольца с одной бусиной в центре, сверкающие, как дождь в волосах Коула.

Его взгляд скользит по моему телу. К татуировке на моих ребрах.

— Логан сделал это с тобой, — мягко говорит Коул.

Это не вопрос.

— Откуда ты это знаешь? — требую я.

Коул опирается рукой о стену и наклоняется ближе, его губы почти касаются ободка моего уха. Почти, но не совсем.

— Я знаю о тебе все, Мара. Все, — бормочет он. — Я знаю, что ты трахнулась с ним, чтобы бросить мне вызов. Чтобы показать мне, что я не могу тебя контролировать. И может быть, я не могу контролировать тебя - не всегда. Но ты была отдана мне.

Я была отдана ему?

Что, черт возьми, это значит?

— Теперь ты моя, Мара. Ты принадлежишь мне, хочешь ты этого или нет.

Он проводит пальцами по бокам моей груди, вдоль изгиба, где грудь соединяется с ребрами. Мои соски тверже бриллиантов. Они могут порезать ему лицо, если он наклонится слишком близко.

Кончиками пальцев он обводит змеиное тело.

— Я не могу допустить, чтобы на тебе был след другого мужчины.

— Я сделала эту татуировку, — шиплю я.

— Я придумал татуировку получше.

Он заглядывает в сумку доктора. Вытаскивает татуировочный пистолет.

— Ты с ума сошел? — кричу я.

— Не волнуйся, — говорит он. — Я практиковался последние несколько часов.

— На ком?!

Он просто улыбается.

— Сейчас все ровно. Я все еще совершенствую свою технику.

Коул моет мою кожу зеленым мылом, тоже взятым из сумки. У него там действительно есть все, что нужно.

— НЕ СМЕЙ...

Он выстреливает из пистолета с тем высоким жужжащим звуком, который мне слишком хорошо знаком.

Я вскрикиваю, пытаясь вывернуться из его рук.

— Если ты не будешь стоять на месте, результат тебе не понравится, — говорит он.

Он прижимает кончик пистолета к моим ребрам, превращая мой крик в пронзительный вопль.

Я чувствую укол иглы, когда она пронзает мою кожу, занося чернила глубоко внутрь, откуда их уже не удалить.

Инстинктивно я замираю.

Я не могу остановить Коула. И я очень не хочу, чтобы по моим ребрам расползлась чертова каша.

Пистолет движется медленно, уверенно. Хотя я знаю, что татуировочный пистолет работает как швейная машинка, погружая иглу под кожу через равные промежутки времени, на самом деле это похоже на то, как будто кто-то рисует на тебе острым пером.

Я смотрю вниз, пытаясь понять, что он рисует.

С такого ракурса, вверх ногами, понять это невозможно.

Руки Коула движутся по мне, сильные и умелые. Теплее, чем я могла бы предположить. На самом деле его голые руки на моей плоти удивительно приятны, в отличие от укуса иглы.

Каждый раз, когда он выдыхает, его дыхание скользит по моей талии. Оно проходит по линии, где мой джинсовый комбинезон соприкасается с голой кожей.

Коул - левша. Раньше я этого не замечала.

Его левая рука управляет пистолетом плавным, уверенным движением, а правая лежит на моем бедре. Крепко обхватывает меня. Держит меня на месте.

У меня никогда не было возможности рассмотреть его так близко.

Его волосы невероятно густые, как мех животного. Когда он наклоняет голову, они касаются моей кожи, мягкие и слегка влажные.

Хотя я знаю, что он старше меня, его кожа удивительно гладкая. Может быть, потому, что он выражает свое лицо только тогда, когда кто-то за ним наблюдает.

Почти все оживление на его лице исходит от этих прямых темных бровей. Они напоминают мне сёдо на бледно-белой бумаге. В японской каллиграфии нет двух одинаковых мазков. Так и на лице Коула: эти брови - чернильные штрихи, придающие смысл его бездонным черным глазам.