Unknown

— Потому что я считаю, что война, которую вы ведете, является продолжением холодной войны. АНК и СВАПО, с которыми вы воюете в Анголе, финансируются непосредственно Советским Союзом.

— Так вы не верите в апартеид?

— Я мало знаю об этом, но уверен в одном: в Южной Африке должны произойти перемены, но время для них еще не пришло.

Он кивнул, обдумывая мои слова, затем встал и протянул руку.

— Мы дадим вам знать.

В поезде на обратном пути в Олдершот я обдумывал то, что сказал своему собеседнику. У меня были смешанные чувства. Сомнений в том, что я хорошо себя проявил с военной стороны, у меня не было, но насчет политической стороны я не был так уверен. Нужно было просто подождать и посмотреть. Тем временем предстояла еще одна командировка в Ольстер, на этот раз в западный Белфаст. Во 2-м парашютном батальоне начались тренировки по боевому слаживанию, а моя рота должна была пройти подготовку в Северной Ирландии с армейской инструкторской группой.

За день до нашего убытия пришло письмо со штампом посольства ЮАР. Положив его на стол, я смотрел на него несколько минут, затем сделал себе чашку чая и смотрел на него еще несколько минут. Больше года я пытался убедить посольство принять меня в свою страну, и в этом письме содержался их окончательный ответ. В конце концов я открыл его и прочитал: «Ваше заявление было дополнительно рассмотрено и принято решение разрешить вам въезд в Южно-Африканскую Республику. По прибытии будет организовано Ваше собеседование с представителями Сил обороны ЮАР. Ваши визы будут высланы, когда вы сообщите нам дату вашего отъезда».

Я был на седьмом небе от счастья, но эйфория внезапно сменилась трепетом. Люди годами копят деньги и планируют работу за границей, я же хотел отправиться сразу после очередной командировки в Ольстер. Первой проблемой были деньги: у меня их не было, поэтому пришлось отправиться к своему дружелюбному менеджеру банка и объяснить ему свое положение. Наверное, это была самая необычная просьба о кредите, которую он когда-либо слышал, но равнодушным он не остался. Тем не менее, ему нужно было какое-то залоговое обеспечение. Это была проблема, но у меня уже было решение — мне нужно было привлечь двух человек в качестве поручителей. Ими согласились стать «Бесстрашный» и мой брат Аллан, который сейчас служил в 3-м батальоне Парашютного полка, и я получил свой кредит.

Вернувшись с учений по подготовке к Северной Ирландии, я столкнулся со следующей большой проблемой: моя жена. Пэт была непреклонна: она не поедет. После командировки в Ольстер батальон перебрасывали в Берлин, что означало лучшее жилье и больше денег. Пэт извергалась как вулкан Этна и даже сожгла выездные визы для себя и близнецов. Для меня Южная Африка была воплощением мечты, поэтому я бесстрастно наблюдал, как визы сгорают на нашей кухонной плите, а потом сразу же поставил вопрос ребром.

— Я отправляюсь в Южную Африку. Ты можешь поехать со мной или остаться, но я уезжаю.

Ни крики, ни угрозы, ни брошенные сковородки, ни оскорбления не смогли меня переубедить. Пэт даже попросила поговорить со мной капеллана части. Но когда до моего отъезда из Ольстера оставалась неделя, она сдалась и сказала, что поедет со мной.

В батальоне и, в частности, в моей роте никто не верил, что я действительно уезжаю. Многие, кто знал меня много лет, считали, что это всего лишь уловка, чтобы добиться повышения по службе. Мои отношения с большинством моих сослуживцев того времени были, мягко говоря, натянутыми, настоящих друзей у меня было мало, и я все еще был способен на крайнюю жестокость и постоянно совершенствовался в этом. Вероятно, именно потому, что мои сослуживцы не знали меня по-настоящему, им и было трудно поверить, что я могу так рисковать своей жизнью. Когда я сошел с парома, чтобы начать свою крайнюю командировку в Белфаст, ставки были два к одному против моего отъезда в ЮАР.

Моей роте предстояло патрулировать район Лоуэр Фоллс и Дивис Флэтс — очаг террористической активности. Если у меня и оставались какие-то сомнения по поводу своего отъезда, то эта командировка должна была их разрешить. Провосы возобновили свою кампанию убийств с новым рвением, но на последнем инструктаже для всех командиров патрулей довели, что мы должны работать с ними в бархатных перчатках. Мы не могли ставить подозреваемых лицом к стене, даже если ловили их с заряженным оружием. Хуже того, у нас был прямой приказ не стрелять по машинам, если мы не сможем обнаружить в ней оружие, — даже если эта машина сбила и убила или ранила военнослужащего патруля. Я, например, для себя решил все это похерить, и патрулировал с той же агрессивностью, что и всегда, — способ, неоднократно приводивший меня к прямой конфронтации с начальством. Но я был непоколебим.