Unknown

Мои товарищи по курсу были дружной, городской компанией. Когда мы не находились на судебных заседаниях, наблюдая за судебными процессами по торговле наркотиками, то проводили время, обсуждая такие спорные темы, как аборты и право на молчание. В паре со мной работал Джонатан, студент Оксфорда, и после работы мы вместе прогуливались от офиса таможенной службы на Саут-Бэнк до близлежащего вокзала Ватерлоо, где он садился на поезд, отправлявшийся домой. Во время одной из таких прогулок он высказал мысль, что многие люди, получающие социальное пособие, на самом деле не нуждаются в нем и могут найти работу, если действительно захотят. Его решение заключалось в том, чтобы ужесточить систему оформления пособий и заставить таких людей работать.

— Ты ведь никогда не был голодным, по-настоящему голодным, не так ли, Джонатан? — спросил я его.

— Нет.

— И у тебя всегда была одежда или ночлег?

На его лице появилось любопытство.

— Да, всегда.

Я остановился на улице и повернулся к нему лицом.

— А я голодал. И одежда с ночлегом у меня была далеко не всегда. И это ужасно. Это лишает тебя всего: достоинства, самоуважения. Подойди сюда на минутку.

Я подвел его к мрачной бетонной дорожке, проходившей под круговой развязкой, известной как «Булл-ринг». Внизу, насколько хватало глаз, стояли десятки картонных коробок, каждая из которых была занята. В некоторых из них жили целые семьи.

— Глянь на это. Большинство из них не могут получить пособие, потому что у них нет постоянного адреса. А поскольку они не могут получить пособие, они не могут получить даже элементарного жилья.

— Я не замечал этого.

— Ты смотришь, но не видишь, Джонатан. Ты ходишь мимо этого места уже больше недели. А я увидел его в первое утро, когда пришел в офис, — я посмотрел вниз на сгрудившуюся массу несчастных. — Не позволяй этому дорогому костюму вводить себя в заблуждение, Джонатан. Я родом из той же самой породы людей, что и они. Слава Богу, мне никогда не приходилось жить на улице, но временами я находился очень близко к этой черте. В следующий раз, когда ты начнешь говорить о сокращении пособий, подумай о людях, живущих под этим мостом, и, возможно, тогда это не покажется тебе такой уж хорошей идеей.

Пока я был на практике, пришли результаты экзаменов: я получил высшие оценки по всем предметам, которые сдавал. Я был в восторге. В моей жизни также появилась новая женщина, Крисси. Нас познакомил общий друг, который представил меня как полицейского, эдакого традиционного мистера Плода,⁹¹ и на протяжении года мы время от времени встречались. Она была стройной обладательницей одного из тех бесконечно привлекательных лиц, которые неподвластны возрасту. В начале 1992 года я пригласил ее переехать ко мне, и, к моему огромному удовольствию и удивлению, она согласилась. С тех пор мы вместе, и сейчас она наполняет мои дни радостью, а ночи теплом.

Шел последний год моего обучения в университете. Нужно было освоить пять предметов, каждый из которых засчитывался в общую годовую оценку. Среди предметов, которые выбрал я, были предоставление и исследование доказательств, — я полагал, это будет необходимым, поскольку я хотел стать адвокатом по уголовным делам, — а также общая юриспруденция, и философия права. Из всех предметов, которые я изучал для получения диплома, последний был, пожалуй, наиболее глубоким, и заставляющим думать. С его помощью я смог изучить основополагающие моменты самой законности: почему у нас есть законы; почему люди им подчиняются; обязан ли закон обеспечивать соблюдение морали. Это бесконечно стимулировало.

Приняв решение о том, чтобы стать барристером, летом я сдавал различные дополнительные экзамены, установленные Советом по юридическому образованию и призванные отсеять тех, кто не подходит для прохождения обучения. Среди них был тест на критическое мышление, на котором проверялось, умеете ли вы быстро обдумывать и решать проблемы. Понятия не имею, как я справился. Приближалась экзаменационная неделя, венец долгих, трудных четырех недель. На карту было поставлено все, над чем мне пришлось работать на протяжении четырех лет. Странно, но я чувствовал себя скорее взволнованным, чем нервным. Это было еще одно испытание, отличное от других, с которыми я сталкивался, но я наслаждался им и чувствовал себя так, будто мне восемнадцать. После того, как была написана последняя работа, я отложил ручку и удовлетворенно вздохнул. Кивнув преподавателю, я вышел на яркий солнечный свет и зажег сигару. Теперь все было в руках экзаменационной комиссии.

У меня было три дня отдыха, во время которых начал писать это повествование о своей жизни. Когда я впервые обратился к своему агенту с предложением написать эту книгу, он спросил меня:

— А чем закончится эта история?

Его вопрос заставил меня задуматься.

— Наверное, тем, что я получу ученую степень.