Unknown

— Мой отец мог бы увидеть нас, — шипит она. — Любой мог бы… — Она облизывает губы и качает головой. — Я возвращаюсь сейчас. Не прикасайся ко мне снова, пока не примешь решение, Коннор. Я не буду твоей игрушкой, пока ты решаешь, чего именно ты хочешь.

Она разворачивается на каблуках и уходит, а я сжимаю руки в кулаки, глядя ей вслед. Я все еще пульсирую от желания, и я наклоняюсь, чтобы привести себя в порядок, не в силах отвести взгляд от формы ее задницы в обтягивающем платье. Я хочу ее, отчаянно. Я должен верить, что как только она будет со мной, как только пройдет наша брачная ночь и я смогу делать с ней все, что пожелаю, это пройдет. Альтернатива, что я могу хотеть свою жену так сильно, что кто-либо другой меркнет в сравнении с ней, что она может обладать властью надо мной, которой никогда не обладала ни одна другая женщина, немыслима.

К тому времени, как я возвращаюсь к столу, Сирша уже снова на своем месте, потягивает еще один бокал сидра и тихо разговаривает с Грэмом. Она не смотрит на меня, когда я сажусь, но я не могу отвести от нее глаз.

Скоро она будет моей.

Все это так и будет. И ее отец пожалеет о том дне, когда он когда-либо думал, что может контролировать меня или указывать мне, что делать.

20

СИРША

Идея о том, что Коннор поведет меня на свидание, настоящие свидание, кажется более чем нелепой. Тот вечер в клубе, это одно, но ужин? Я не могу представить, как мы справимся с этим, не откусив друг другу головы, особенно после того, как мы расстались в пабе прошлой ночью. Неудивительно, что мне не разрешили присутствовать на встрече с Дублинскими Королями. Мой отец тоже не посвятил меня в подробности, только сказал, что он предложил Коннору сводить меня куда-нибудь, пока мы здесь, в Дублине, и что мне не разрешалось отказываться.

— Это будет заключительная часть, — сказал он. — Встретишься с ним внизу завтра в восемь вечера.

Мне не нравится оставаться в стороне, особенно после того, как так много говорилось о том, насколько я была необходима для всего этого плана. Именно то, что я соблазнила Коннора жениться на мне, стало бы краеугольным камнем всего этого. Это заставляет меня думать, что сделка заключена, что Коннор согласился вернуться в Бостон, и теперь моя роль в этом деле, насколько это касается моего отца, практически выполнена, и мне пора сесть и сыграть роль счастливой трофейной жены Коннора, и пусть все это продолжается без меня.

Ни за что в жизни.

Мне сказали не наряжаться, что наряд должен быть будничным. Тем не менее, я все еще ловлю себя на том, что перебираю вещи в своем чемодане, гадая, что бы понравилось Коннору, хотя и ненавижу себя за это. Мне все равно, но каждый раз, когда я думаю о нем, я вспоминаю, какие ощущения заставляют меня чувствовать его руки на моем теле, скольжение по мне, жар его рта и то, как это заставляет меня чувствовать себя живой, и я знаю, что не могу не переживать. После того, как мы поженимся, это пройдет. Это просто увлечение первым мужчиной, который заставил меня почувствовать все это. Обязательно появится кто-то другой.

Найл непрошено возникает в моих мыслях, и то, как он стоял надо мной возле лифта, выражение его глаз. Мы небрежно поговорили в самолете что, по-видимому, свело Коннора с ума от ревности, и это напомнило мне, как приятно просто с кем-то разговаривать. С тех пор как я познакомилась с Лиамом, а затем с Коннором, мне кажется, что каждый разговор, это поле битвы, минное поле. Я и не подозревала, насколько это было утомительно. Но Коннор был прав в одном: я не должна терять бдительность с Найлом. Он правая рука Лиама, и я не могу ему доверять. Кажется, что доверять кому-либо все труднее и труднее, чем дольше это продолжается.

К восьми я уже одета в темные джинсы и тот же свободный льняной топ, в котором была на встрече с Коннором в тот день после его встречи, поверх которого наброшена черная кожаная куртка. У меня никогда раньше не было кожаной куртки, но я быстро привязалась к этой. На ней даже еще чувствуется слабый запах одеколона Коннора и выхлопных газов его мотоцикла, и мне приходится заставить себя не подносить ее к носу и не вдыхать, прежде чем надеть.

Я не могу влюбиться в него. Я говорю себе это снова и снова. Но я не могу отрицать, что мое сердце немного подпрыгивает, когда я выхожу из лифта и вижу его, ожидающего в вестибюле, высокого и невероятно красивого в джинсах, черной футболке и его собственной кожаной куртке.

— Поужинаем? — Спрашивает он с усмешкой, почти галантно протягивая локоть. Это так отличается от того практически дикого мужчины, который прижал меня к стене в коридоре того паба, что я чувствую себя немного сумасшедшей, вспоминая это.

— Не думаю, что у меня есть выбор, — смеюсь я, все равно беря его за руку и пытаясь игнорировать то, как его тепло просачивается сквозь маслянистую мягкую кожу, или то, как наши руки переплетаются, черное на черном, моя тонкая рука поверх его мускулистой.