Unknown

Конечно, когда мы произносим здесь слово «бог», то это, скорее, обобщение для тех достижений человеческой культуры в области идеального, к которым, конечно же, относится не только религиозный и не только философский бог, которых так легко объявить действием, эпифеноменом ближайших социальных причин или, того печальнее, теми или иными врожденными особенностями представителей разных культур. Так что там, где материализму образца ХVII-ХVIII веков все кажется предельно ясным, для диалектического материализма возникает трудный вопрос, который, кроме всего прочего, нельзя решить раз и навсегда ввиду необходимости постоянного преобразования способа преобразования материи в деятельности человека. А иначе такое решение превратится во что-то вроде попугайского повторения формулы о том, что материя первична, а сознание вторично.

Однако то, что решать в каждом конкретном случае вопрос о природе человеческих чувств нужно заново, не значит, что решать его нужно с ноля. Наоборот, такое решение предполагает применение всех достижений человеческой культуры вообще и философии в частности. В этом смысле марксистская материалистическая эстетика оставила важнейшие методологические наработки, пользуясь которыми, решая в каждом конкретном случае вопрос о природе чувств, можно получать новое актуальное знание, которое при должном уровне активности субъекта исторического действия (пока еще класса) могло бы стать инструментом преобразования самой практики в сторону ее истинности.

Ясно, что в каждом конкретном случае вопрос о природе чувств будет оборачиваться той или иной стороной. В применении к нашей проблеме, обозначенной в первом абзаце этой статьи, этот вопрос предстает как проблема уровней всеобщности (все-общественности и всеобщности на уровне материи как таковой) в единичном в чувствах и в ощущениях. Без решения этого вопроса невозможно, на наш взгляд, осмысление и природы чувств, и природы человеческих ощущений, невозможно отличить их в понятии друг от друга и уж, тем более, решать с помощью такой «не отличающей» теории практический вопрос общественной организации производства чувств — то есть человеческого бытия в его непосредственной неотчужденности.

На наш взгляд, такая постановка вопроса наиболее адекватна вполне практической насущной проблеме — проблеме преодоления фрагментарности на уровне каждого отдельного индивида — превращения фрагментарного индивида в универсальную личность, в каждом моменте жизни которой разрешалось бы противоречие сущности и существования человека так, чтобы быть человеком по сущности.

Эта самая общая постановка вопроса о природе чувств обща не тощими абстрактными положениями, характеризующими все чувственные явления, тем абстрактно-общим, что позволяет нам отнести явление к чувственному, вроде вопроса выбора для этого абстрактно-правильного критерия. Вопрос о чувствах общ в том смысле, что требует теоретического развертывания логики чувственного в истории человеческой же практики через осознание узловых существенных моментов его становления. Только на этом пути возможно определение, то есть установление пределов чувственного.

Когда-то Ф. Энгельс восторженно писал о достижениях человеческой мысли в лице уже упомянутого Фейербаха: «Тогда появилось сочинение Фейербаха «Сущность христианства». Одним ударом рассеяло оно это противоречие, снова и без обиняков провозгласив торжество материализма. Природа существует независимо от какой бы то ни было философии. Она есть та основа, на которой выросли мы, люди, сами продукты природы. Вне природы и человека нет ничего… Надо было пережить освободительное действие этой книги, чтобы составить себе представление об этом. Воодушевление было всеобщим: все мы стали сразу фейербахианцами» [7]. Кроме истории природы и общества, ничего больше нет и познавать больше нечего, не раз подчеркивал этот фейербахианец.

В других своих работах К. Маркс и Ф. Энгельс обращают внимание на то, что фактически человеку в познании даже в форме природы, в форме внешнего предмета дан только он сам — человек (и реальное положение дел было одним из тех условий, которые вызвали к жизни субъективный идеализм). Таким образом, хоть ничего нет, кроме истории природы и истории общества, человеку нечего познавать, кроме своей собственной истории — истории общества, и нечего чувствовать, кроме своих собственных сущностных сил.