Обычно я всегда узнаю о тех, кто умер в приемном покое - даже не в мою смену. Я узнаю об этом из газет, от коллег или от знакомых погибших. Слухи всегда до меня доходят. Я обнаружил, что и с другими врачами и сестрами происходит то же самое. Отключиться от этого невозможно.
- Я сделала что-то плохое.
Она начинает плакать, не глядя на меня. Я смущен, но постепенно начинаю понимать, куда это нас заведет. Нужно нажать сильнее и быстрее, пока не поступит следующий тяжелый пациент.
- Что вы сделали? - спрашиваю я.
Она закрывает лицо руками, чтобы я ее не видел.
Мы сидим молча шестьдесят секунд. Я испытываю противоречивые чувства. Мне не хочется находиться здесь с этой женщиной. У меня болят голова и желудок. Сердце колотится от чрезмерного количества кофе. Я несколько недель не мог выспаться по-человечески. Выгорание коснулось всех сфер моей жизни. Мне нужно, чтобы женщина рассказала мне все, и я мог двигаться дальше. Но мне приходится ждать и играть по ее правилам.
Целая минута в такой день кажется мне часом. Телефон и пейджер звонят, не переставая. Я нужен в приемном покое. Очень скоро меня найдут. Но я должен что-то узнать, прежде чем оставить эту женщину в смотровой в одиночестве.
- Я разрушила все, что мы строили вместе. Все. Спокойствие, купленное ценой лекарств, осталось в прошлом. Она говорит, и голос ее дрожит.
- Он сказал, что я никогда не увижу ни его, ни детей - до самой смерти. Моя задача - вытягивать из людей их истории. Это очень деликатный и сложный процесс. Я овладел этим навыком после многих лет работы с пациентами. Достаточно надавить слишком сильно или слишком сильно потянуть, и человек скроется в своей скорлупе, утаив самое важное.
- Почему ваш муж так сказал? - спрашиваю я шепотом.
Я слышу крики полицейских в приемном покое, но пытаюсь не обращать на них внимание. Я уперся локтями в колени, чтобы эта женщина почувствовала: она - мой единственный пациент в мире.
Она поворачивается ко мне и медленно говорит: - Потому что я трахалась с нашим соседом.
Очень печально. Вы не представляете, сколько раз я слышал подобные истории в приемном покое. Один и тот же фильм с разными актерами разыгрывается в жизни разных пациентов, родственников и соседей. Истории эти - не моя проблема. Но их последствия всегда приводят людей ко мне.
- Что вы приняли? - спрашиваю я, не обращая внимания на ее слова. Мне нужно вытащить это из нее, а для этого я должен расположить ее к
себе. Она закрывает глаза ладонями, прижав их к лицу. Правая рука дрожит от напряжения.
- Я... я не хотела, чтобы это случилось.
Она смотрит на меня, и зрачки ее еще больше расширяются. Она плачет, но слезы высыхают. Она говорит, но обращается не ко мне.
- Я его даже не знаю... Я его даже не знаю...
Я понимаю, что она мне ничего не скажет, пока я ее не выслушаю. Она хочет выговориться.
- Расскажите мне, что случилось, - прошу я. История выходит на свет через сбивчивые слова, печаль в глазах и разбитое сердце. Муж уехал в командировку на две недели. Две недели. Дети остались на ней, все трое - каждый день, каждую ночь, всегда. На один вечер их забрали ее родители, и она смогла передохнуть.
- Что вы приняли? - снова спрашиваю я и нажимаю кнопку вызова.
Мне нужна медсестра. Этой женщине нужны капельницы, физраствор,
ЭКГ, палата с монитором, а не смотровая для пациентов отоларинголога. Никто не отвечает. Большим пальцем я нажимаю кнопку, держа пульт за спиной.
Ей нет до этого дела. Она продолжает бормотать. Она даже не пытается ничего скрывать. Она вываливает на меня всю историю, до последней мелочи.
- Я пила вино на веранде, и тут заехал Гэри. Он привез какие-то документы для Тома. Раньше я виделась с ним лишь раз. Мы выпили по бокалу и поболтали. А потом еще по одному. И еще.
Она плачет. Голова у нее начинает трястись.
- Что вы приняли? Антидепрессант? Вы еще что-то принимали? Я смогу помочь вам. Я вам помогу.
Но я вижу, что помощь ей не нужна. Она хочет умереть.
- А потом мы занялись сексом - или попытались. Мы были такими пьяными, что ничего не получилось. Все было неловко и ужасно. Я ужасная.
Я поднимаюсь и выглядываю в зал. Рядом со мной медсестра помогает пожилому пациенту усесться в инвалидное кресло.
- Эй! Здесь белый код! Освободить вторую смотровую, - говорю я.
Сестра качает головой и кричит мне:
-Там пациент на искусственной вентиляции легких.
- Значит, другую! Освободите палату, немедленно! - кричу я.
Сестра в отчаянии воздевает руки к небу, но все же бежит во вторую смотровую.
Я возвращаюсь. История разворачивается, словно прорвало дамбу. Глаза женщины судорожно бегают из стороны в сторону. Нистагм. Я понимаю, что все может произойти в любую секунду.