Unknown

-       Дэвид, - стонет женщина и тянется здоровой рукой к потолку. - Дэвид, где ты?

Эймос берет ее за руку и осторожно возвращает ладонь на грудь.

-       Я два года служил на Тихом океане, воевал с японцами, - он смотрит прямо на меня. - А эта маленькая женщина управлялась с целым ранчо не хуже любого мужчины. Она воспитывала наших мальчиков как настоящих мужчин, чтобы я мог ими гордиться, - он сжимает кулак и снова подкручивает усы. - Я старался, чтобы ей было хорошо... Я так старался...

Я молчу, давая ему возможность выговориться.

-       Десять лет, док. Десять лет я смотрю, как она уходит. Я меняю ей подгузники, и она каждый раз дерется со мной. Я поднимаю ее, когда она падает. Я целыми ночами сижу рядом с ней, а она твердит про этого крысюка, Дэвида. Я кормлю ее с ложечки супом, а она плюется в меня. Я хочу, чтобы она была в безопасности, пытаюсь успокоить. Она - мать моих детей, док. Я клялся быть с ней в радости и горести, в болезни и здравии.

Голос его дрожит.

-       Я человек слова, док.

Он перестает крутить свой ус. По щеке ползет слеза. Даже старые ковбои плачут, когда жизнь становится невыносимой.

-       Что произошло сегодня? - тихо спрашиваю я.

Он молчит.

Слезы текут по обеим щекам.

-       Я обидел ее, вот что случилось. Я обидел ее... Иногда я не знаю, что сказать, поэтому молчу.

-       Дэвид, Дэвид, ты здесь? - твердит женщина. Воцаряется тишина. Наконец я все же говорю:

-       Чем вы ее обидели?

Эймос молчит, потом отвечает:

-       Койот залез в курятник. Я услышал этого шельмеца у амбара, когда завтракал.

Он сжимает поручень, не обращая внимания на слезы. Мне кажется, что этот человек не плакал лет восемьдесят пять, если не больше.

Но сейчас он плачет.

-       Я схватил ружье и выскочил, чтобы подстрелить койота. Мне казалось, я запер дверь в ее комнату, - он с отчаянием смотрит на меня и повторяет: - Мне казалось, я запер дверь в ее комнату.

-       И что произошло? - шепотом спрашиваю я, пугаясь мысли, пришедшей мне в голову.

-       Утром она заснула около половины шестого... Эймос сморкается в тот же платок, которым только что вытирал лицо жены. На седых усах остаются пятна ее крови.

-       Я всю ночь сидел с ней, пытаясь ее успокоить... Очень тяжелая была ночь...

Шелли с громким стуком начинает бить пятками по доске, как ребенок в истерике. Она издает очередной дикий крик и начинает вырываться.

Я боюсь, что она повредит себе.

-       Лежите спокойно! - говорю я ей прямо на ухо, а потом кричу: - Шелли, лежите спокойно!

Она замирает, не понимая, кто я и кто она.

-       Она вышла из комнаты, когда меня не было в доме, док. Поднялась в нашу спальню, сорвала все белье с постели и вытащила все из ящиков...

-       Много ступенек? - спрашиваю я.

-       Много, док. Очень много.

Я киваю.

-       Мы справлялись... Мы хорошо справлялись... Я знаю, нам обоим немного осталось... Мы уже почти там, док... Мы были так близки...

Он смотрит на меня.

-       Но знаете что?

Я боюсь что-то сказать или кивнуть.

-Два дня назад она бросила кухонный нож в мою правнучку.

Глаза его наполняются слезами, усы дрожат при этом воспоминании.

-       В мою чудесную правнучку, Сэмми Джо. Ей десять лет, док... Ей десять...

Он смотрит на меня и крутит ус. Я знаю, что он собирается сказать, и он понимает, что я знаю. Но он дошел до предела, и теперь ему все равно.

-       Она приняла маленькую Сэмми Джо за грабителя. Она схватила кухонный нож и набросилась на собственную правнучку. На правнучку, которую в глубине души любит всем сердцем, я это точно знаю...

Он вытирает слезы платком. На лице остаются кровавые разводы.

-       Если бы меня не оказалось рядом...

Он умолкает.

Я поднимаюсь.

Просматриваю результаты анализов. Особое внимание уделяю результатам томографии.

Сильное внутримозговое кровотечение после травмы головы. У нее есть все необходимые бумаги. «Отказ от реанимации. Только комфортный уход».

И тогда Эймос говорит:

-       Я толкнул ее. Я толкнул ее с лестницы изо всех сил.

Он смотрит на жену.

-       Я пытался убить ее. Я хотел сделать это быстро, чтобы она не страдала. Как больной теленок на ранчо. Когда они заболевают, мы избавляемся от них. Но это неправильно. Это плохо для них и плохо для нас.

Я молчу.

Документы были составлены двадцать лет назад. Она подписала их, когда еще была здорова. «Подписала, чтобы ей никогда не пришлось жить так, как сейчас», - твержу я себе.

-       Я пытался уважать ее, док. Я делал все, что в человеческих силах, и даже больше. Но она бросилась с ножом на маленькую девочку. На собственную плоть и кровь. Я знаю, она не хотела бы этого.

Длинными пальцами он гладит жену по почти лысой голове.

Наклоняется и целует ее в лоб.

-       Дэвид, - бормочет она. - Дэвид...

Мы оба следим, как ее дыхание замедляется. Внутреннее кровотечение усиливается.

Он стоит, держа ее за руку.

Я не знаю, что делать.

И не делаю ничего.

Мы молча смотрим, как она угасает.

Через десять минут дыхание становится прерывистым, а потом останавливается.

На мониторе появляется ровная линия.

Она умерла.

-       Все кончено, - говорю я.