Unknown

виску, оставляя идеально прямую красную линию.

Эймос вытаскивает белый платок и осторожно вытирает кровь. Женщина смотрит на него, потом на меня.

-       Дэвид? - произносит она.

Он не отвечает и снова вытирает кровь.

-       У нее деменция? - спрашиваю я, уже зная ответ.

Я прочел ее карту до прихода.

Он тяжело вздыхает и отвечает:

-       Десять лет ада, док.

И снова вытирает кровь.

Эймос рассказывает мне, как это случилось впервые. Тогда он целый день занимался скотом, а вернувшись вечером, застал жену во дворе. Она бродила в поисках сестры.

Сестры, которая умерла пятьдесят лет назад.

Он рассказывает, как ей становилось все хуже. Как она начала забывать выключить плиту, воду в ванной. Как она забыла номер телефона, свое имя, имена мужа и детей. Воспоминания исчезали одно за другим, как коровы, умирающие от чумы.

Он рассказывает, как она всегда говорила, что не хочет в дом престарелых. Как еще в юности они решили, что проживут всю жизнь на ранчо у подножия гор. Как они пообещали друг другу, что бы ни случилось, никогда не отправлять другого в город, под крышу, к беспомощным старикам, прочь от неба, простора и друг от друга. Он рассказывает, как каждую ночь, как только стемнеет, она кричит, плачет и бродит по дому. Это продолжается долгими часами. Ему приходится запирать ее в комнате, где нет мебели, только матрас на полу. Но даже тогда она стоит у двери и кричит. Всю ночь она колотит по двери кулаками и кричит про мексиканцев в комнате, которых видит только она одна.

Я отвожу его руку прочь и накладываю небольшую повязку на рану. Прижимаю ее так, чтобы кровь остановилась.

Я слышал эту историю много раз - от пожилых мужчин и женщин, от дочерей и сыновей. Я смотрю на старика. Плечи его поникли, словно он несет на спине здоровенного теленка. Этот вес заставляет его клониться вперед, к земле, и лишает его равновесия.

Как часто мы даем обещания, не зная, что именно обещаем! Нам кажется, что любовь и дисциплина могут преодолеть старость и болезни. Иногда это удается. Но чаще всего такие обещания становятся кандалами - кандалами вины, которые заставляют принимать неправильные решения и ведут к десятилетиям боли. Деменция - это самое страшное, эта болезнь питается обещаниями и чувством вины. Сталкиваясь с деменцией, я каждый раз вижу семьи, которым предстоит сделать невозможный выбор.

-       Все хорошо, Шелли, - старик кладет руку ей на плечо.

И она тут же начинает кричать:

-       Дэвид! Дэвид! Дэвид!

Она тянется вперед сломанной рукой и начинает махать ею. При каждом движении она кричит от боли, но продолжает махать. Мозг ее не связывает движение и боль.

-       Дэвид! Дэвид! Дэвид!

Мозг ее похож на бычка, рога которого застряли в изгороди. Он трясет головой снова и снова, пытаясь освободиться.

Я смотрю на Эймоса. Он слегка краснеет.

-       Дэвид - это ошибка. Это было давным-давно, - говорит он.

Я заставляю себя вновь перевести взгляд на женщину. Я стараюсь уважать приватность этого человека - судя по всему, это самая интимная тайна его семьи.

-       Дэвид, это ты?

Женщина пытается подняться, но она пристегнута к доске и не может этого сделать.

-       Черт! Теперь каждый день я должен слышать это имя.

Старик стискивает зубы, но потом его лицо смягчается.

Он протягивает руку и очень нежно гладит жену по голове жесткой, мозолистой ладонью.

-       Все хорошо, Шелли. Все хорошо. Она кричит и сбрасывает его руку.

-       Где Дэвид? Где Дэвид?

-       Дэвид здесь. Все хорошо. Дэвид здесь.

Он гладит ее по голове, и лицо ее расслабляется. Я шагаю вперед, чтобы осмотреть ее.

-       Лежите тихо, Шелли.

Я расстегиваю воротник и рукой в перчатке ощупываю ее шею. Другой рукой удерживаю ее голову, чтобы она не двигалась.

-       Убери от меня свою руку, козел! - кричит женщина, и слюна летит из ее рта.

Эймос краснеет.

-       Шелли! - сурово говорит он. - Шелли! Уважай доктора!

Кончики его усов подрагивают.

-       Извините, док. Она не хотела вас обидеть.

-       Все в порядке.

-       Дэвид, - стонет женщина.

Я слушаю ее легкие. Тоны чистые. Сердце бьется громко и сильно. Я перехожу к животу.

-       Убери свои лапы! - кричит женщина.

Неожиданно она издает крик дикого зверя, словно я забрался в ее дом через окно в три часа утра.

Она кричит так громко, что я отступаю. В ушах у меня звенит.

Отдергивается шторка.

-       Док? - в смотровую заглядывает дежурная сестра.

-       Все в порядке. Мы справимся.

Она пожимает плечами и уходит.

На лице Эймоса я читаю смешанные чувства стыда, любви, гнева, печали и безнадежности.

-       Она была прекрасной женщиной, док, - он снова гладит ее по голове. - Самой красивой из всех, кого я знал.

-       Дэвид, - снова твердит женщина.

-       Мы вырастили троих детей и вместе занимались нашим ранчо. Когда- то у нас было более двух тысяч голов скота.

Я киваю. Подобная жизнь заслуживает уважения.

-       Мы познакомились еще в юности. Я был наемным работником на ранчо ее отца, - он подкручивает ус, вспоминая то, что было миллион лет назад. - Я влюбился в нее с первого взгляда.