Unknown

Я еще слабо пыталась сопротивляться, когда услышала голос Никитина.

– Маша!

Он взял меня из рук своего приятеля и так крепко сжал, что я не смогла вздохнуть, обхватил мое лицо ладонями, всматриваясь мне в глаза:

– Я всю ночь искал.

Я уперлась руками ему в грудь.

– Отпусти.

Но он уже не смотрел на меня, махнул друзьям:

– Ребята, спасибо. Ящик конька завтра. Созвонимся.

Повернулся ко мне:

– Всю ночь… ты понимаешь, что значит всю ночь искать кого-то? И не находить? Иди ко мне, дура ты мелкая, я чуть с ума не сошел.

Он понес меня к машине, но я вцепилась ему в воротник.

– Никитин, я не пойду обратно, ясно?

– А кто тебя спрашивает?

Засунул меня на переднее сидение, пристегнул. Мы ехали молча, меня все еще знобило. Я отвернулась к окну и улыбнулась своему отражению… Похоже, я рано себя похоронила, и я себя недооценила. Значит, игра продолжается… и правила все еще мои.

Никитин усадил меня на диван, опустился на колени, растирая мои холодные ноги.

– Я сейчас ванну наполню, и в горячую воду бегом, откисать и греться. Воспаление легких подхватишь.

Я смотрела, как его большие ладони обхватывают мои ступни, как он дышит на них, чтобы согреть, и внутри снова появилось то самое… вчерашнее чувство непонятного тепла.

– Мы весь город прочесывали, пять машин. Ты всех поставила на ноги.

Взял меня за руки, растирая мои пальцы.

– Ледяная, – прошептал он и прижал мои холодные ладони к колючим щекам. Я не привыкла к ласке, у меня на нее странная реакция всегда, как у бродячей собаки – укусить. Но сейчас кусать не хотелось, мне нравилась его забота. Немного грубоватая, но все же забота.

Леша отнес меня в ванну.

– Давай, Кукла, снимай эти чертовые мокрые тряпки и полезай в воду, он кивнул на мыльную пену.

– Обслуживание на высшем уровне.

Я не смотрела на него, избегала взгляда. Пусть почувствует себя виноватым, это его любимое состояние.

– Выйди, мне надо раздеться.

Он еще несколько секунд постоял, переминаясь с ноги на ногу, а потом вышел.

– Когда разденешься, приоткрой дверь, я заберу твои вещи. Их надо постирать и высушить.

Я посмотрела на свое отражение и усмехнулась. Заботливый. В этот момент зазвонил телефон. Услышала его быстрые шаги и тихое:

– Алло.

Я выключила воду и подкралась к двери, чуть приоткрыла:

– Да, Оль, я ее нашел. Нет, ты не виновата, это просто недоразумение. Мы все друг друга не правильно поняли. Да, спасибо. Все хорошо. Нет, не нужно приезжать и извиняться, она в порядке. Сейчас примет душ, попьет горячего чая с малиной, и все будет хорошо. Да, милая, до завтра, не волнуйся.

Твою мать! Если бы я могла, я бы сейчас раскроила его зеркало. Сжала руки в кулаки. Несколько секунд смотрела на свое отражение, а потом вышла из ванной и пошла к входной двери.

– Маша!

Я повернула ключ в замке, но в этот момент он яростно придавил дверь.

– Какого черта?

– Пошел нахрен, Никитин! Ты и твое сраное благородство. Я не просила меня искать. Я все тебе сказала, когда уходила. Ты мне – никто, а теперь дай пройти.

Я попыталась его оттолкнуть, но он впечатал меня в дверь, сжал челюсти:

– Куда пойти? А? На улицу? К Артисту? Гоше? Куда?

– Не твоего ума дело! Куда надо, туда и пойду!

Его взгляд стал тяжелым, впился мне в лицо.

– Не пойдешь.

– Неужели? Кто мне помешает? Ты? Ты мне никто, ясно? НИКТО! Так что, дай пройти.

Я попыталась дернуть ручку двери, но Леша сжал мое запястье настолько сильно, что у меня от боли потемнело в глазах.

– Гоше позвонишь?

– Да хоть черту лысому, понял?

– Значит, быть шлюхой подзаборной лучше, чем жить у меня?

– Да, лучше. Там хоть все честно. Никто не лицемерит и не корчит из себя святого. Если хочет трахать – платит и трахает.

Щека запекла еще до того, как я поняла, что он дал мне пощечину. Схватилась за лицо, с ненавистью глядя ему в глаза.

– Тон смени. Ты никуда не пойдешь. Я сказал и точка. Уйдешь – найду и башку откручу. Поняла?

Я смотрела на него, все еще прижимая ладонь к щеке.

– Я спросил – поняла?

– Ты очень доходчиво объяснил.

– А теперь, пошла в душ.

Я лежала на диване, накрытая теплым пледом, и смотрела в темноту. Нужно звонить Макару и признавать свое поражение. Ничего не изменилось, кроме моих эмоций. Никитин не прогибается, но он начал прогибать меня. Я не равнодушна к нему, даже хуже – меня влечет, он мне нравится. Я могу сколько угодно притворяться, но лгать самой себе бесполезно. Я хочу его. Не просто как мужчину, хочу его всего. Ревную. Злюсь. Даже ненавижу. Это эмоции, Кукла. Это утопия и твой провал. Задание становится чем-то личным, и, как учили нас всех, в этот момент нужно уходить. Всегда нужно уходить. Нет ничего паршивей, чем начать настоящие отношения с объектом.

Дверь его спальни приоткрылась, и я закрыла глаза. Подошел ко мне, смотрит. Присел на корточки, и я внутренне напряглась. Сейчас поймет, что я не сплю и уйдет. Но Никитин просто смотрел, долго, потом коснулся моей щеки, той самой, по которой ударил, провел костяшками пальцев, и внутри меня разлилось тепло.