Unknown

Макар долго смотрел в окно, своего рабочего кабинета, придерживая светло-голубую занавеску, поджав тонкие губы. В другой руке он мял то самое овсяное печенье. Приоткрыл форточку, бросил крошки воробьям. Серые птички, быстро вспорхнули на подоконник, склевали неожиданную трапезу. Улетать не торопились – а вдруг еще перепадет. Макар отошел от окна и вернулся к столу, потом снял трубку служебного телефона, набрал номер и тихо сказал:

– Прими заказ на срочную доставку. Адрес и подробности получите в конверте. Убедиться, что доставлена по назначению. Двойной тариф. Когда? Сегодня.

Макар сел за стол, достал фотографии из конверта и положил на столешницу, потом открыл ящик стола, вытащил толстую папку и выудил оттуда еще одну фотографию.

Положил снимки девушек рядом и долго рассматривал. Едва уловимое сходство было. Скорее, типаж. Только девушка из конверта смотрелась старше и менее броско, чем девушка, чье фото он достал из папки.

– Ешкин кот! Так не бывает. Вот это фартануло, так фартануло… Волосы чуть темнее… ресницы…, а так, очень даже… десять лет – не один день…– он присвистнул, сгреб фотографии, сунул в картонную папку и закрыл в ящике на ключ.

9 ГЛАВА 

22 Августа 2001 год

Никитин торчал в ванной уже полчаса. Зашел после меня, щелкнул замком и не выходил. Я примерно догадывалась, почему его так выкручивает и ломает. Угрызения совести, чтоб его. А иначе и быть не могло. Отмывается там, откисает и сожалеет о том, что зашел со мной так далеко. Оленька, я нимфеточная, и куча проблем впереди. Я села на диван, вытирая волосы белым махровым полотенцем. На секунду по телу разлилось приятное тепло. Так бывает, когда чувствуешь аромат, который вызывает волнующие ассоциации.

Мне нравился запах его шампуня и мыла. Как и любой мужчина, Никитин даже не подумал купить мне банные принадлежности для женщин. Разве что, приобрел зубную щетку и расческу. Так как его гребень повыдирал мне все кудри. Но мне нравилось пахнуть именно его мылом. Странное предпочтение, оно меня не настораживало, но все же смущало. Появлялось много вещей, принадлежавших ему, которые начинали нравиться мне. Это касалось даже музыки. Обычно, я была к ней равнодушна, скорее, отдавая предпочтение всему, подо что можно дергаться, танцевать и отрываться, а потом забыть. Никитин любил русский рок и блюз, хэви металл. Постепенно и я начинала находить в этой музыке смысл. Когда он уходил, я врубала ее на всю громкость, и под стук по батарее от возмущенных соседей танцевала, а иногда и орала в голос. Тихо зазвонил домашний телефон, и я подняла трубку. Скривилась, как только услышала Олин голос, у меня от него оскомина на зубах, как от лимона:

– Лешенька, это я.

Мы догадались, что это ты. Лешенька… блин. Круто. Слащаво. Тошно. Алексей Алексеевич и то лучше.

– Это не Лешенька, это Машенька, – пропела я и ядовито улыбнулась.

Небольшая пауза. Оля так и не привыкла ко мне, и я уверена, она прикладывает уйму усилий, чтобы от меня избавиться. Впрочем, я еще не задумывалась над тем, чтобы избавиться от нее. А надо бы.

– Маша, а Алексей дома?

– Угу, он в душе. Что передать?

– Скажи, что я утром возвращаюсь. С мамой и папой все хорошо. Их выписали из больницы, они завтра вернутся домой. Я вылетаю ночным рейсом, пусть не встречает, у меня есть ключи, он забыл в моей сумочке, когда провожал. Так что я сразу к вам.

Я несказанно рада. Прыгаю от восторга. Нет, все же нужно быть более жестокой. Например, чего мне стоило попросить не просто «подтолкнуть» их машину на обочину, а сбросить в кювет, и так, чтоб их долго отдирали от приборной доски. Макар бы для «дела» не отказал. Но я об этом не подумала. Не подумала, что Оленьке Никитин дороже мамочки с папочкой и что ее тут же понесет обратно. Наверное, мне не доверяет. Правильно делает.

– Хорошей тебе дороги. Я передам.

И, не дожидаясь ее ответа, повесила трубку. Леша вышел из душа, царапнул меня взглядом и прямиком пошел к себе в комнату, захлопнулась дверь.

Я устроилась на диване, поджав ноги. Значит, муки совести оказались сильнее порочных желаний. И что теперь?

Вернулись туда, откуда начинали, а часики тикают в прямом смысле этого слова.

Я встала с дивана и нервно прошлась по комнате. За окном послышался раскат грома, открыла балкон, вышла на свежий воздух.

Пахло мокрым асфальтом и приближающейся бурей. В детстве я боялась грозы. Всегда бежала к бабушке, и мы вместе смотрели на всполохи молнии за окном.

Я научилась прятать свою тоску по детству очень далеко. Но иногда, именно в грозу, вот эти едкие и такие драгоценные воспоминания вдруг высовывались изнутри подсознания и причиняли боль. Эту боль я не любила, она была похожа на уколы ядом, пробивала мою защитную броню и ранила самую сердцевину маленькой улитки по имени Машенька. Улиткой быть не хотелось, улиток можно безжалостно раздавить каблуком.