Unknown

Смотрю в его глаза полные яростного недоумения и улыбаюсь, склонив голову чуть на бок.

– Нисколько. Зачем? Мне тринадцать, ему, – многозначительная пауза, серые радужки Леши становятся темно-сизыми, – …Это не имеет значения, тоже заботливый был. Поехали, в душ хочу, и я голодная. Кроме того, Оленька скоро позвонит. Волноваться начнет.

Разжал пальцы, отбрасывая мою руку, надавил на газ, и машина со свистом вылетела на трассу. Я отвернулась к окну и улыбнулась – видеть его ярость одинаково вкусно, как и возбуждение. А то и другое вместе – крышесносно. Снова вверх… вверх… вверх. Я веду. Опять я.

Август 2001 год. Макар

Глеб Николаевич поправил очки на переносице и внимательно посмотрел на собеседника. Не одной эмоции на гладко выбритом лице. Взгляд спокойный, сосредоточенный. Полное внимание оппоненту. Вызывает доверие и располагает к искренности. Очень участливо спросил:

– И когда это произошло?

И, тем не менее, под его взглядом молодой агент сильно нервничал, поправлял потными руками край скатерти на круглом столике в кафе. Нездоровый цвет лица, грязная и мятая футболка. Явные признаки затяжной депрессии.

Глеб Николаевич нахмурился. Ему не нравилось, как этот сопляк потеет, и голос его не нравился, и, вообще, смутно казалось, что тот или засветился, или еще чего.

– Всего два дня назад. Самоубийство. Он направил машину с моста и всех похоронить решил. Они оба насмерть, а девчонка еще живая, но в очень плохом состоянии, в реанимации лежит. Никто не дает гарантий.

Глеб несколько минут молча покусывал свою щеку изнутри, раздумывая. В голове складывались комбинации, композиции, всякие пазлы и картинки. Потом увидел, как паренек опять нервно колотит сахар в чашке, перехватил его руку.

– Что случилось там? Чего ты дерганый весь, а?

Тот поджал губы, поправил жидкую русую челку. В голубых глазах усталость и страх.

– «Жучок» нашел… вчера в своем номере. Не знаю, сколько он там находился.

Глеб Николаевич спокойно допил чай, откусил овсяное печенье, аккуратно положил на край голубого блюдца.

– Ну, и что? Ты из номера никому не звонил, со мной общаешься с улицы. В чем проблема?

– Не знаю. Мне кажется, меня ведут.

Глеб Николаевич подозвал официантку, заказал себе рюмку армянского конька и дольку лимона. Облокотился на спинку стула. Рано или поздно у каждого из агентов начинается психоз. Мания преследования, страхи, депрессии. От этого никто не застрахован. Пусть они больше роботы, чем люди, но срывы бывают. Иногда легкие, а иногда затяжные, как у Олега. Он уже не может работать хладнокровно. С каждым заданием все больше проколов, нытье, выпивка. А ведь хороший парень был. Умный, хваткий, симпатичный. Неплохие дела проворачивал, а потом – опа, и крыша съехала. «Был»… значит, о как. Аллочка Валерьевна непременно сказала бы, что это изыски подсознания Макара, и на самом деле он принял решение очень давно. Она любит всякие заумные вещи говорить, а он любит ее слушать. Она из пациентов душу вытягивает, эмоции, грязь, смрад, страхи. Сам Макар так не умеет. Официантка принесла коньяк, поставила рядом с Глебом Николаевичем, посмотрела на Олега, но тот все еще колотил сахар в своем холодном чае.

– Ты устал, тебе нужен отдых пару недель. Отправим тебя в санаторий. Отдохнешь, здоровье поправишь.

Парень кивнул и отпил со своей чашки.

– Скажи мне, та девчонка, сколько ей лет?

– Двадцать.

– Фото есть?

Парень кивнул, сунул руку за пазуху и протянул конверт Макару. Пальцы слегка подрагивают, под ногтями «траурная» полоска. Макар содрогнулся от брезгливости. Он любил чистоту. Стерильность. Ни пылинки.

Несколько минут Макар внимательно разглядывал снимки. Очень красивая девушка с вьющимися каштановыми волосами и темными влажными глазами. Удачный снимок. Студийный.

Очень аккуратно положил фотографии обратно в конверт и поджал губы, постукивая подушечками пальцев по столу.

– Узнать о ней все: что любит, что читает, чем дышит, с кем спит – все. Чтоб сегодня информация была у меня на столе.

Парень радостно кивнул, вскочил из-за стола.

– Через час все будет.

– Вот, и отлично. Закончишь, и устроим тебе долгосрочный отдых.

«А точнее, вечный».

Проводил Олега взглядом, снова достал фотографии и пробормотал себе под нос:

– Значит, лучшие друзья… годы учебы… совместные пикники… А потом десять лет только звонки и переписка. Вполне можно понять… иммиграция часто ставит барьеры. Особенно в восьмидесятых.

Глеб Николаевич достал сигарету, покрутил ее в тонких холенных пальцах и прикурил от позолоченной зажигалки. Постучал ею по столешнице, слегка прищурив раскосые черные глаза.

– Лучшие друзья… долги… тотализатор. Самоубийство… Дочь жива… Охренеть. Почему не раньше?

Макар встал из-за стола, оставив щедрые чаевые, и уверенно, не спеша пошел к выходу из кафе.

Он прогуливался по центральной улице, щурился от солнца, а следом за ним ехала служебная «волга» с охраной. Не беспокоили. Знали – он любит думать, когда ходит пешком. Макар остановился, и машина тоже остановилась. Он посмотрел на своего водителя, и тот тут же вышел и распахнул перед Макаром заднюю дверь.

– Поехали.