Unknown

 -"Месье, месье! Вы не видели моего папу? Он такой большой, доблый и класивый. - С трудом разбирал я - " Мама осталась дома валить кашку, а мы с папой пошли гулять. На улице нас схватили стлашные месьё и меня отняли у папы. Папа меня не отдавал и тогда огломный злой месье сделал "бабах" и папа упал. Папе, навелное, стало плохо. Потом мы ехали долго-долго с Бетти, Анни, Шали и ещё с длугими детьми и очень хотели пить и кушать. Все сначала плакали, а потом устали и замолчали. Я ланьше не любила кашку. Тепель очень, очень люблю. Мама, навелное, селдится, что мы с папой ещё не велнулись, а кашка остыла. Потом Анни и Шали и все дети пелестали плакать. Они легли на пол, плямо на пи-пи и ка-ка, и уснули и больше не хотели плосыпаться. Бетти шла из булочкина дома, когда её тоже схватили злые месьё.

Когда все спали, Бетти давала мне кусочки клуасана и кислый кефил. Это некласиво не делится с длугими, так мама говолит, Бетти тоже взлослая, почти как мама. Ей уже шесть лет и она сказала, что делиться нельзя, самим мало. Потом отклылась двель и Бетти сказала, бежим, и мы побежали, а потом я опять потелялась. Месье, вы отведёте меня домой к маме? Мы живём на улице Плясвятой Каталины дом номел... Ой, я забы-ыла-а!" - и девочка горько расплакалась, обильно смачивая слезами и прочей влагой мою шею. Через минуту, когда мы подошли к своему вагону, она уже крепко спала у меня на руках.

 Пока я нёс ребёнка, никто из моих спутников не проронил ни слова. Молчал даже Прус. Лишь когда Тим Шульц поднялся по железным ступеням вагона, чтобы принять у меня спящую девочку, стоящий рядом фон Рей как-то горестно и обречённо покачал головой, не сочтя возможным ни возразить, ни хотя бы как-то прокомментировать происходящее. Стоящий в карауле немолодой солдат, изумленно выпучил глаза, глядя на своих командиров. Однако через мгновение, и он сделал вид, что ничего неординарного не происходит. Навстречу поднявшемуся в вагон фон Рею вышел фельдфебель, разводящий караула. Он доложил ему, как старшему по званию, что наш состав останется на запасном пути до вечера следующего дня. Вообще-то начальником группы сопровождения архивов флотилии номинально числился я, но я не возражал, что как-то само собой все воспринимали в этом качестве пожилого солидного фон Рея.

Девочка не собиралась просыпаться. Я поневоле задумался о том, что же с ней делать и не находил ответа. Мысль о том, что можно вернуть дитя на попечение охранников-эсэсманов вызвала у меня прилив тошноты, напомнив забытый с юношества острый приступ морской болезни. Если бы кто-то из этих субъектов с коричневой окантовкой на погонах заявился бы к нам с требованием вернуть дитя в её жуткий вагон, то я не остановился бы даже перед применением оружия, только бы не дать свершиться этому абсолютному злу. Понемногу начало светать.

За окном послышался тихий разговор. Я прислушался. Говорили по-французски, обильно приправляя гальскую речь немецкими словами и даже фразами. Я опустил раму вагонного окна и спросил по-французски: "Кто здесь?"

- "Путевой обходчик Мюсле, месье" - был ответ - "тут со мной моя половина, в смысле супруга. Зовут её Грета. Не спится старухе. Вот поужинать мне принесла. Вы не беспокойтесь, месье герр офицер. У нас здесь тихо. Никаких партизан, слава богу". Я оставил спящую девочку на попечение Тима и спустился к обходчику и его половине с типично немецким именем.

Мюсле оказался крепким сутулым стариком лет шестидесяти с гаком. Старик был одет в грубый свитер водолазку, под тёплую стёганую безрукавку. У него было морщинистое лицо, украшенное выдающимся де Бержераковским носом и могучие руки молотобойца-кузнеца. Я протянул ему руку для пожатия и ощутил его скрытую нестариковскую силу. Обходчик поставил на насыпь тускло-жёлтый фонарь-переноску и опёрся на длинную ручку железнодорожного молотка. Неподалёку скромно, в сторонке осталась стоять его жена. Это была маленькая, можно сказать субтильная женщина в светлой косынке и с плетёной корзинкой, прикрытой чистой тряпицей. Я попытался объяснить старику создавшуюся ситуацию, применив жалкое подобие конспирации. Де ребёнок сирота и немного не в себе. Мол, подобрали мы девочку на каком-то полустанке из жалости и тому подобная чушь.

Мюсле, похоже, не поверил ни одному моему слову и смотрел на меня пристально, неприятно буравя своими чёрными, как у старого ворона, гальскими глазами. Тут подала голос его супруга, разбивая не вселявшее надежду молчание мужа. Женщина начала по-французски, но вскоре перешла на немецкий, демонстрирую вполне свободное владение обоими языками.

-"Послушай, Пьер. Этот господин хоть и немец и даже по всей вероятности офицер, но он явно не из Гестапо. Поверь моей женской интуиции. У этого человека благородная внешность и лицо доброго человека. Я сама немка и в немецких мужчинах уж поверь, разбираюсь. Сразу вижу кто из каковского теста. Ребёнка можно отвести к нашему кюре, а уж он потом передаст его на попечение сестёр из монастыря Святой Катерины".

Пьер Мюсле посмотрел на жену с нескрываемым раздражением.