Университеты

Пару минут спустя ощущение чужих взглядов, сверлящих спину, смазалось, и я немножко расслабился, наблюдая за колоритным окружением. По левую руку от нас сидела потрёпанная жизнью и алкоголем разнополая парочка, чьи мятые лица можно было помещать на плакат о вреде абсента.

Неряшливого вида мужчина с клочковатой бородёнкой и мешками под глазами не обращал ни малейшего внимания на свою несвежую спутницу, сидевшую в алкогольно-наркотической прострации[74]. Женская руина, нестарая ещё, вызывала ощущение какой-то плесневелости и скорого конца, а её скверно заштукатуренный фасад местами облупился, обнажив желтоватую кожу. Впечатление от обоих тягостное, а скорее даже брезгливое.

– Живописная парочка, – задумчиво хмыкнул брат, беззастенчиво делая наброски. Останавливать его не стал, здесь такое поведение – норма.

Покосившись направо, встретился взглядом с сутенёром, чьи нездорово блестящие глаза поведали об употреблении кокаина. Немолодые спутницы его, одетые нарядно и безвкусно, сияли симметричными фонарями и безусловной, какой-то собачьей любовью к своему одутловатому повелителю.

Меряться взглядами с ним не стал, скользнув глазами мимо него, на сём и заглохло. Так и сидели в тупой прострации, делая зарисовки, да изображая всё большую степень опьянения, окружёнными клубами табачного дыма, смешивающегося с нечистым воздухом.

Дневной свет нехотя проникал через маленькие оконца, расположенные под самым потолком. Когда сумерки стали сгущаться, хозяин заведения зажёг несколько ламп на стенах, и неверные тени галюциногенно заплясали в погребке.

– Они, – пхнул меня брат ногой под столом, и я боковым зрением увидал двух относительно благообразных крепких мужчин средних лет, одетых скорее как небогатые мелкие служащие, нежели преступники. Своеобразный типаж их лиц, какой-то международный, с привкусом порта и контрабанды, можно отнести к любой из европейских стран, и ни к одной из них разом.

Рослые, крепкие, потрёпанные жизнью, морями и тюрьмами, выглядели мужчины опасными и…

… насквозь знакомыми. Работаем!

– Тих-ха… – шикнул я на брата, шептавшего что-то горячечное. Минуты спустя, поймав взглядом глаза одного из них, кивнул головой еле-еле.

«– Тебя жду» – шепчу одними губами и делаю своеобразную марсельскую распальцовку, чуточку снижая напряг мужчин.

– Ну! – с вызовом сказал тот, приземляясь за наш стол, не выпуская из рук бутылку вина.

– Знакомые знакомых порекомендовали обратиться к тебе, Мотылёк, – расплывчато начал я, соблюдая неписанный этикет профессиональных преступников, говорящих настолько двусмысленно и иносказательно, насколько это вообще возможно.

– Это какие такие знакомые? – сощурился второй, нависая над нами и пытаясь надавить морально, грозно хмуря брылястую морду. Я не поддался, и разговор продолжился, а через несколько минут собеседники наши свято уверились, что преступное сообщество Марселя хорошо мне знакомо, равно как и наоборот. Собственно, так оно и есть, просто заочно.

– … из ранних, – успокоено хмыкнул брыластый, откликающийся на «Винсента», перестав нависать и сев наконец.

Небольшой погребок стал наполняться посетителями, и таясь в разговоре, мы невольно сдвинули головы, сделав беседу доверительней.

– … опытные нужны, – негромко рассказывая я, обозначив себя как посредника между марсельскими «деловыми», у которых возник внеплановый интерес в Париже, – осторожные.

Обиняками пояснил, что нужно изъять в Париже человечка…

– … и обязательно, – давлю голосом, – не повредив! Это самое важное условие!

– А сами? – приподымает бровь Мотылёк, опуская стакан.

– Изъять сможем, – усмехаюсь я, – а вот без шума… Если работа в Париже, то и делать её должны местные специалисты.

– Это да… – задумчиво соглашается Винсент, – человек со стороны может наворотить просто по незнанию, – Итак?

Обговариваем условия, срочность, и наконец – кого.

– Мелко, – хмыкает Мотылёк, щурясь подозрительно, – я бы понял, если дочка банкира, но всего-то редактора газеты…

– Здесь я знаю не больше тебя, – жму плечами, – и могу только догадываться.

– Не поделишься… – Винсент подвинул к себе наш абсент, – догадками?

Хмыкаю, но только улыбаюсь, и переглянувшись, мужчины принимают наши условия. Задаток переходит из рук в руки…

– Невредимой, – повторяю ещё раз, на что мужчины только пожимают плечами, даже не думая обижаться.

Получасом позже, смывая в конспиративной квартире грим, рассказываю Матвееву детали нашего разговора. Военный атташе дотошен и внимателен, расспрашивая то меня, а то Саньку.

– Ну… теперь ждать, – выдыхает Ильич, кусая мундштук трубки.

– Очень уж мудрёно, – выдаёт брат, покачивая головой, – я прикинул, могли их хоть в кабаке взять, а хоть и на улице. Шкафы-то они шкафы, но…

Он дёргает плечом, и я знаю, что ни капельки самомнения в этих словах нет.

– Риск, – отметаю я, – да могли бы, канешно могли! И я мог бы в одиночку, и ты… а вдруг не чисто взяли бы, а?

– Эт да, шум нам не нужен, – вздыхает брат, – да и не дай Бог, приглядка за ними, какая-никакая. Ну, ждём…

* * *