Университеты

– Возмущение нации через несколько дней или же недель, неизбежно столкнулось бы с нарочитостью улик, с их… – Лепин задумался, – я бы сказал, театральностью! Да! Дальнейшее наше расследование, будучи даже столь же успешным, неизбежно упиралось в смущение нации недавним конфузом. Все улики, уже вполне настоящие, недоброжелателями могли бы трактоваться ложными.

– Британцы, – префект усмехнулся зло, – могли бы делать вид невинных агнцев, отметая все обвинения как заведомо ложные.

– И всё-таки, – пыхнул дымом Комб.

– Страница двадцать шестая, – ответил Лепин, и политики зашелестели бумагами.

– Русский след, – кивнул он, предупреждая вопросы, – притом все ниточки идут к одному из Великих Князей, а уже оттуда…

– Я так понимаю, – нахмуренный лоб Вальдек-Руссо свидетельствовал о напряжённой работе мысли, – что британцы сдвоили ложный след, подбросив нужные им улики, но работали русские?

– Вернее всего, – кивнул Лепин, – здесь возможна как тонкая игра британских спецслужб, работающая за спинами Великих Князей, так и более изящная интрига, когда одному из Романовых джентльмены помогают якобы частным образом. Русские Кантоны для Романовых – кость в горле! Но как вы понимаете…

Он развёл руками.

– … это уже не дипломатический иммунитет, это несколько выше! Вызвать на допрос одного из членов Дома Романовых не представляется возможным, равно как и провести обыск в русском посольстве. Да хоть бы и во дворце одного из Великих Князей в Париже! Де-юре их дома – территория Российской Империи, со всеми… хм, последствиями.

– Я не могу исключаю даже возможность, – твёрдо сказал маленький полицейский, – что координация с русской стороной осуществлялась на самом верху. Не знаю, дал ли русский император прямой приказ, или же он многозначительно промолчал при каком-то разговоре, но уверенность в осведомлённости Николая у меня почти стопроцентная.

– А ведь это государственный терроризм, господа, – констатировал Вальдек-Руссо, раздражённо вертя в пальцах серебряный карандаш.

– Терроризм, – подавленно подтвердил Лубе, – но и отношения с Россией нам нужны как воздух.

Воцарилось похоронное настроение. Российская Империя один из важнейших партнёров Франции, равно как торговых, так и военных. Естественный противовес прусскому милитаризму и…

… сырьевой придаток.

– И всё же! – прервал молчание Вальдек-Руссо, – Что мы будем делать с учётом известным нам фактов? Терпеть национальное унижение и делать вид, что не случилось ничего страшного, нельзя!

– Кхм! – кашлянул полицейский.

– Да, месье Лепин? – повернулся к нему Комб.

– Утечка в прессу? – слегка неуверенно сказал префект, – Порционно!

– А ведь это… – Лубе посветлел лицом, – выход, месье!

Глава 31

Отражаясь в зеркале, на полу в гостиной плясали холодные солнечные зайчики, а ветер, врываясь порывисто в распахнутое окно, играл с плотными шторами. Нотки московского октября, дремотного и слегка промозглого, понемногу пропитывали четырёхкомнатную квартиру в доходном доме, но сидевший за столом загорелый мужчина, кажется, вовсе не замечал этого.

Одетый в костюм английского кроя, он невозмутимо курил, не снимая тонких лайковых перчаток. Несколько коротких затяжек, и короткая обрезанная папироса дотлевала почти до мундштука, а мужчина брал новую из открытой пачки, не отрывая взгляда от окна.

Помимо папирос, на столе лежал морской бинокль и винтовка «Ли-Энфильд», ствол которой был задран на пачку книг. Пристрастный наблюдатель, попавший каким-то чудом в эту комнату, был бы немало удивлён подобным использованием книг, и ничуть не меньшее удивление вызвала бы тенденциозная подборка литературы, среди которых был как «Капитал» и сочинения князя Кропоткина, так и старинное старообрядческое Евангелие.

Как это нередко бывает в домах, претендующих на звание приличных, в гостиной были развешаны портреты царствующих особ и представителей Дома Романовых. Хотя концентрические круги, нарисованные на них, несколько выбивались за рамки приличного – в представлении обывателей.

На карнизе висел белый шёлковый шарф, на котором нарочито аляписто был выведен алыми буквами лозунг «Свобода или смерть[60]!» Шёлк порывисто трепетал на ветру, и приглядевшись как следует, можно было понять, что аляпистость букв так высокохудожественна, что пожалуй, её можно назвать искусством.

К лакированной столешнице, слева от мужчины, грубым крестьянским косарем пришпилена выдранная из Ветхого завета страница. Отточенное до бритвенной остроты лезвие рассекло ветхую бумагу, остановившись едва ли в четверти дюйма от фразы «Отпусти народ Мой[61]».

Граммофон, похрипывая слегка заезженной пластинкой, работал исправно, и Шаляпин восхитительно исполнял арию князя Игоря[62], заполняя собой всё пространство. В гостиной ощущался избыток мебели и звука, и будто даже сам воздух подрагивал в такт голосу великого певца.

Достав из кармана хронометр, мужчина сверился с ним и мягко подтянул к себе винтовку, слившись с ней в единое целое. Приникнув к прицелу, он сидел в глубине комнаты и мерно дышал, расслабленно держа палец на спусковом крючке.