Университеты

Луначарский пока в Африке, пытается найти точки соприкосновения между религией и социализмом, и вроде как даже удачно. Нужен и даже незаменим. Дублировать бы его… разика три-четыре.

Остальные революционеры и борцы может и хороши, но именно что в Африке их – не знают, и авторитета иметь не будут. Или что ещё хуже – фанатики. Марксизмом светящиеся.

А нам пока не социального строя, единственно верного и справедливого. Или веры. Нам не экспериментами социальными заниматься надо, а страну создавать! Криво, косо… экспериментировать потом начнём. Может быть.

Эти же… они краёв не видят, всё норовят не страну, а натурально – Царство Божие, здесь и сейчас. А если не выйдет, то пример другим революционерам, и мучениками – в рай!

Потому – мотаюсь пока, и экспериментаторам – по рукам! Пытаюсь раздвоиться. Растроиться. Посольство ЮАС. Ле-Бурже, где я числюсь шефом, и благо хоть – не директором. Конкурс. А теперь ещё…

– … атташе по культуре, – устало повторил Мишка за ужином, и откусив здоровенный кусман хлеба, начал жевать с жадностью голодного человека, – Всё, Егор! Добили. Окончательное подтверждение эмансипации и официальный дипломатический статус. Прецедент.

Санька ухнул радостно, и тут же испытал мои рёбра на прочность, а за ним и Илья с Адамусем.

– За меня, – чуточку невнятно попросил Пономарёнок, и пилоты, гыкнув радостно, обняли меня со сдвоенной силой.

– Пустите, – сдавленно прошипел я, – задушите, черти полосатые!

– Ну, рад? – поинтересовался Мишка.

– Так-то да, – чешу затылок, – а точнее – должен, но как-то не радуется. Вот ей-ей, Миш! Чую какой-то грандиозный подвох!

Глава 26

События понеслись вскачь, как при ускоренной перемотке. Дипломатический статус вызвал, кажется, вздох облегчения не столько даже у меня, сколько у совокупной гидры французской бюрократии.

Возможность подписывать документы, не ища обходных путей, и не визируя дополнительно мои подписи подписями Снимана, сказалась на парижских чиновниках самым благотворным образом. Дела стали решаться в разы быстрее, но…

… куда ж без «Но», притом жирного и противного как раздавленный таракан в кухмистерской. Подвох с закавыкой оказался незамысловатым, но от этого не менее неприятным.

Документы грозили завалить меня бумажной лавиной, и все срочно! Важно! Немедленно!

В новом статусе пришлось пересмотреть ряд ранее подписанных бумаг, в том числе и по патентам. И бумаги новые – валом! Девятым.

Но правда – легче. Эти, крыски канцелярские, даже улыбаются. Искренне. Помогают изо всех своих бюрократических сил. Милейшие крыски! Дружелюбные, дрессированные.

Их, оказывается, моя неподтверждённая эмансипация тоже гнобила морально. Ибо учёт и контроль, а тут я! Не эмансипированный, но важный и нужный, а местами так даже вполне официальный, но всё же – не вполне. И наконец-то!

А потому – улыбаются, но нужно подписывать, читать, решать… Самому, что характерно, без дяди Фимы. Патенты, Ле-Бурже, конкурс, снова патенты, статьи – уже как атташе, официальные.

Снова как атташе, но уже в посольстве. Набор сотрудников, докладная по… докладная на… подписать, походотайствовать, принять, отказать…

Я кряхтел, матерился, просыпался от бюрократических кошмаров, и всерьёз задумывался о том, чтобы отучиться в Сорбонне на факультете права.

И встречи, встречи, встречи… генералитет, промышленники, политики, и всем нужен – я. И все – с подвохом. Намёки, намёки на намёки, полутона, иногда – цитаты из неведомых мне классиков. С явной притом уверенностью, что уж я-то – знаю, о чём они цитатами, мать их, намекают! А я – нет, в чём честно и признаюсь, но иногда – не понимают. Не хотят понимать.

Иногда я – субъект, который что-то там двигает и интригует, а иногда, такое впечатление – объект. Не я, а вокруг меня интригуют, за меня.

Многослойные интриги, настоящие шахматные партии на несколько ходов вперёд. Понимаю их сложность, но не хватает опыта именно что светского.

Разговоры, более похожие на допросы, когда не хватало только направленной в лицо лампы и пожалуй, верёвок. Меня прощупывали на… эмоциональную дееспособность, что ли. Ибо эмансипация и даже конструкторские мои таланты, это конечно здорово, но насколько я адекватен вне войны? Вне мастерской?

Как бы между делом, дружелюбно, со смешками, похлопыванием по плечу и восторженным закатывание глаз, цитированием некоторых статей обо мне, таком интересном и хорошем. Признали… хотя думаю, что прошёл по краю. Интеллект выше среднего и воспоминания из прошлой жизни, это кончено здорово, но гормоны у меня соответствующие, пятнадцатилетние.

Много раз хотелось наорать, ударить, убить… смутиться, наконец. Последнее, к слову, недопустимо для человека светского и тем паче дипломата. Хоть в штаны навали, а улыбайся приятно и веди беседу!

Ничего, держался. Вёл светские, насколько это возможно, беседы, и наконец «группа единомышленников с некоторыми возможностями» предложила встретиться и поговорить… уже конкретно.