Университеты

– Шломо… ти иногда думай головой за вообще, а не только за умное! – сощурился генерал от Иудеи, – Ми с тобой где? В ресторане! И между нами, я чувствуя сибе обезьянкой из-за большого и чрезмерного интереса! Ты мине поручишься, шо здесь никто за язык по губам? Если бы не Миш-ша, который етово не да, я бы попросил тибе перейти на идиш вперемешку с нашим!

– Резонно! – соглашаюсь с ним, – Хотя вопрос, почему не закрывать рот руками, остаётся открытым! Да всё, всё… понял! Не делая мине глазами больно! Понял уже за дезинформацию и общую интересность!

– Можешь через раз, – милостиво разрешил дядя Фима, – я жеж понимаю твою не артистичность!

– Пфе! – выразил я презрение к столь дешёвой инсинуации и провокации, – Ты как смотришь на вовлечение тебя в наши гойские дела?

– Шломо, – всплеснул он руками, – ну шож ты как не родной!? Ты за мине и нас – да, и мине разрешаешь подумать?

Стало внезапно тепло в груди и влажно в глазах, и я заморгал.

– Ну… хватит, – Бляйшман похлопал меня по руке, – а то мине будет неловко, а когда неловко мине, почему-то страдают окружающие.

– Тогда, – шмыгнув носом, я постарался взять себя в руки и поинтересовался, прикрываясь вилкой, – как насчёт жидомасонских тайн? Шо? И у тибе их нет? Досадно…

– Ну если надо, – осторожно сказал дядя Фима, косясь на веселящегося Мишку, – я узнаю одну или две… Ну или больше.

– Узнай, – меня сощурило и понесло по волнам стратегии и умничания. Знаю уже по опыту, что потом вычеркну две трети из придуманного, и оставшуюся треть переделаю до неузнаваемости, но это потом…

– Общая стратегия у нас простая, – объясняю, не переставая есть, – привлечь к русской фракции положительное внимание!

– Но Ллос?! – вырвался у дяди Фимы крик души.

– Нормально, – отвечаю с уверенность, которую не чувствую… зато седалищным нервом ощущая, что в будущем это аукнется, и очень громко. Плохо, хорошо… не знаю. Громко, – мне сейчас важно удержать внимание. Несколько ещё прогулок с… хм, паучком…

– Видел, как же! – закивал дядя Фима, – Сильная штука!

– На то и расчёт. Несколько прогулок, лекции по современному искусству, то да сё… Потом Санька с ребятами, переключим парижскую публику на авиацию и героических авиаторов. Не меня! То меня тоже, но как часть группы. Показать, что у нас таких много…

– Кстати, – переключился я на Мишку, – удачно выходит?

– В целом, – дипломатично сказал он.

– Ну хоть в целом… Удерживаем внимание на нас в частности, и на русской фракции вообще.

– А потом, – я с прищуром поглядел на Бляйшмна, – готовься!

– К чему? – резонно поинтересовался он.

– К чему-нибудь. Знаешь… – замолкнув при виде официанта, я проводил его глазами и только затем продолжил:

– Накопай мне десяток другой ритуалов из тех ещё, ветхозаветных совсем времён. Только, знаешь… чтоб без особой религиозности.

– Ага, – кивнул дядя Фима заторможено и тут же замотал головой, – погоди! Ты мине объясни, шо ты делать-то собираешься?!

– А ты ещё не понял? – искренне удивился я, – Придумаем какой-нибудь жидо-масонский заговор!

– Не… – тряхнул головой Бляшман, а потом ещё раз, – не… ладно, жид у нас есть! Но где ты масонов-то найдёшь?

– А мы тебе кто? – удивился я, – Российские газеты уже который год рассказывают о нашем с тобой жидо-масонском заговоре! И я решил-таки, что почему бы и не да?!

– Ой… – обречённым тоном сказал дядя Фима, переглядываясь с Мишей, – А был такой хороший мальчик! Шахматист!

Глава 15

Лубе[27] стоял у большой карты Африки, зажав в руке давно погасшую трубку, и не сразу среагировал на вошедших.

– Господа! – живо повернулся президент, – Мы теряем Африку!

– Впрочем… – он прикусил трубку, тщетно пытаясь сделать затяжку, и уставился на неё с детскими недоумением, – обо всём по порядку.

– Месье Вальдек-Руссо[28]… – вспомнив о приличиях, Лубе поздоровался наконец, сделав несколько шагов и переложив трубку в левую руку.

– Месье Комб[29]…

– Генерал… – поприветствовал президент Вильбуа-Марейля, и сердце у того забилось пойманной птицей. Титул фехт-генерала, полученный в армии буров, во Франции признан не был, в виду возможных политических осложнений оставшись этакой экзотикой, годной разве что для визитных карточек. Но как известно, глава государства не ошибается…

– Месье Лепин… рассаживайтесь, господа. Месье Лепин, прошу вас, перескажите нам ваш разговор.

– А ведь это ультиматум, месье, – задумчиво сказал Вальдек-Руссо, выслушав префекта парижской полиции, – пусть не по форме, но по содержанию.

– Скорее нота[30], – не согласился Комб, – но согласен, ситуация и впрямь серьёзная. Мы все виноваты, что проглядели её. Французская, да и европейская пресса в целом, так рьяно размахивала знаменем волонтёрства и помощи страдающим бурам, что мы и сами поверили в это. Не палка в колесо британской экспансии и страх перед нарастающей мощью, а некие возвышенные интересы, едва ли не из самых дрянных рыцарских романов.

– Вовсе отметать мотивы благородства не стоит, – возразил Вальдек-Руссо, – но отчасти вы правы. Действительно, мы стали жертвой собственной пропаганды, как ни прискорбно это признавать.