Уничтожь меня

Мое лицо морщится, и горячие слезы текут по вискам.

— Я… не могу.

Сердце колотится в груди, кажется, что оно вот-вот взорвется. От давления боль в ребрах усиливается в десятки раз, пока не возникает ощущение, будто я лечу по спирали в самую преисподнюю.

Он прижимается своим ртом к моему.

— Дыши. — Я чувствую, как его теплый воздух проникает в меня, и инстинктивно втягиваю его в свои легкие.

Мои глаза встречаются с его, и я пытаюсь сфокусироваться на темно-синем кольце вокруг гораздо более светлого синего оттенка.

С каждым вздохом, который он делает, я вдыхаю, и каким-то образом ему удается успокоить меня, пока больше не перестает казаться, что мое сердце пытается вырваться из груди.

— У меня… клаустрофобия, — шепчу я хриплым от страха голосом. — Быть погребенной заживо — мой самый страшный страх.

Я никогда не признавалась в этом вслух. Даже Эбби. Она просто знает, что я до ужаса боюсь маленьких пространств.

Когда я была младше, играла в прятки со своим двоюродным братом и решила, что спрятаться в шахте для белья⁴ — самое подходящее место. Я застряла на полпути в прачечную, и им потребовалось несколько часов, чтобы вытащить меня.

— Ты не похоронена заживо. Скоро нас спасут. — В его глазах столько силы, что мне становится немного лучше.

Пытаясь собраться с мыслями и снова не сойти с ума, я спрашиваю:

— Откуда ты знаешь?

— У меня есть люди, которые уже должны знать, что произошло, и они знают, что мы здесь. Они придут за нами.

Его акцент стал сильнее, и я уловила его.

— Ты русский?

Он кивает, его внимание сосредоточено на бетоне вокруг нас.

— Путешествуешь? — Спрашиваю я, словно сейчас самое подходящее время узнать его получше. Но, по крайней мере, это дает мне возможность сосредоточиться на чем-то другом.

— Можно и так сказать. — Его глаза снова встречаются с моими, и бурлящий хаос в моей груди немного утихает. — Я собираюсь встать, чтобы осмотреть твои раны.

Я киваю, но все равно мои пальцы крепко сжимают его пиджак, пока он не вынужден обхватить мою руку, чтобы оторвать ее от своей одежды.

— Я прямо здесь, — успокаивает он меня, поднимаясь на колени. Присев на корточки, он оглядывает нас, оценивая небольшое пространство.

Мой взгляд перебегает с одного разбитого бетонного блока на другой, затем я вижу кусок серебристой ткани, свисающий с разбитого стального стержня.

Его взгляд опускается на мое тело, начиная с босых ног. Я понятия не имею, где мои туфли на каблуках от Jimmy Choo.

Когда его взгляд останавливается на моем боку, он наклоняется и проводит пальцами по моей ледяной коже.

Я поднимаю руку, чтобы упереться в пол и приподняться, но он огрызается:

— Не двигайся.

Прежде чем я успеваю спросить почему, он сбрасывает пиджак и, не утруждая себя растегиванием пуговиц на рубашке, разрывает ее, что они разлетаются во все стороны.

На левой руке у него замысловатая татуировка. Над плечом нарисованы крылья орла, затем змеи спускаются по бицепсу, обрамляя крест с молящимися руками. Правая рука усыпана звездами. На некоторых из них есть русские надписи, но большинство пустые.

Какими бы сексуальными ни были его татуировки и вид обнаженной груди, серьезность момента сильно поражает меня. Такое чувство, что свинец наполняет мои вены.

Он отрывает рукава от своей рубашки и, сложив оставшуюся ткань, прижимает ее к моему боку, используя рукава, чтобы обвязать ее вокруг моей талии.

— Насколько… — Я с трудом сглатываю от вопроса. — Насколько все плохо?

Он проверяет, туго ли затянута импровизированная повязка, затем смотрит мне прямо в глаза и лжет:

— Все не так плохо.

— Ты лжешь, — шепчу я, мое горло сжимается от паники.

Наклонившись ближе, он проводит правой рукой по моей щеке. Прикосновение кажется почти нежным.

— Ты не умрешь здесь. Поняла?

Каждой клеточкой своего существа мне хотелось верить ему, но, как бы сильно он ни был похож на бога, он не всемогущ.

С абсолютной уверенностью, сияющей в его глазах, он говорит низким и требовательным голосом:

— Я переживал гораздо худшее. Вот почему я знаю, что ты не умрешь. Поверь мне, маленькая лань.

Я киваю, молясь всем святым, чтобы он оказался прав.

Нуждаясь в отвлечении, я спрашиваю:

— Что означают эти слова?

Уголок его рта приподнимается в горячей ухмылке, которая кажется совершенно неуместной, пока мы окружены обломками и бетоном.

— Маленькая лань.

Между моими глазами появляется морщинка.

— Почему?

— Потому что ты такая же пугливая.

Мои губы растягиваются в улыбке, но очередной хлопающий звук заставляет меня съежиться, и страх выступает на передний план.

— У меня тоже есть имя для тебя, — признаюсь я дрожащим голосом. Я не могу скрыть своего беспокойства и ужаса, но разговор с ним помогает мне не сорваться.

Он подкладывает руку мне под голову и, приподняв ее, подкладывает под меня свой свернутый пиджак, чтобы я могла использовать его как подушку. Осторожно, словно боясь, что я сломаюсь, он укладывает меня обратно.

— Какое? — спрашивает он, ложась рядом со мной и опираясь головой на руку.

— Mio principe.

Его глаза встречаются с моими.

— Ты думаешь, я принц?