Умру вместе с тобой

Красная пыль, что окутывает вас с ног до головы, как только вы сворачиваете с асфальта на проселок. Тауншипы вдоль шоссе из Йоханнесбурга в Кейптаун – целые города хижин из ржавого железа, картона и глины. Мыс Доброй Надежды – настоящий край земли, и кафе на этом краю под парусиновыми зонтами от солнца. И лавочка, где сидит темнокожий старик и играет на банджо, продавая дешевые украшения из пренита и красной яшмы. Тенистые улочки Кейптауна, дома, выкрашенные так ярко и разноцветно, как перья попугая, с резными балконами на вторых этажах, с которых свистят, машут призывно руками, хохочут белозубые парни. Паб в Стелленбош, где горстка африканеров со слезами на глазах поет песни про бурскую войну, и другие пабы, где танцуют под регги и джаз. Прекрасные темнокожие женщины, очищающие бататы от грязи и апельсины от кожуры, дети с глазами ангелов, одетые в пестрое тряпье. Волшебное священное дерево макоре – африканская черешня, все еще встречающаяся в лесах далеко на севере, ближе к экватору. И баобабы – как привидения на пустынных равнинах. Замшевые валенки-угги, что продаются во всех придорожных супермаркетах, жаренная на закопченных сковородах саранча – уличное лакомство. Целые реки человеческого дерьма из разрушенной канализации, струящиеся по землям Зимбабве, впадающие в Лимпопо. Буш – пыльная, поросшая редкой травой и густым кустарником великая африканская плешь. И харизматичный невозмутимый рейнджер из сафари парка Гондвана – потомок буров по имени Клаус ван Баастенвандейклюфтгааанза, выпрыгивающий из зеленого «Лендровера», потому что его достали назойливые вопросы писклявой туристки: «А где же лев?» Как встарь берущий в руки винтовку классный красивый мужик, отправляющийся на поиски этого чертова льва по следам – и в буш, и к реке, к водопою. Ночь в буше, когда лишь Плеяды звезд над головой и глаза, очи, зенки горящие – там, и там, и вон там. И голоса дикой ночи. И как апофеоз – рев того самого льва, которого так искали и жаждали видеть днем на сафари, а он явился сам, незваный, из тьмы, повергая ищущих его в священный ужас. Так что все сразу уронили свои смартфоны на пол «Лендровера». И мгновенно притихли.

– Катя, надо увидеть самой. Туда надо ехать.

Катя кивнула – иного ответа от Сережки она и не ожидала. Они допили кофе и пошли в Музей Востока. На этот раз попали внутрь через главный вход и даже приобрели билеты. А потом Катя показала удостоверение охраннику на входе и попросила позвать Серафиму Крыжовникову – ведущего куратора, потому что они явились по делу об убийстве сотрудницы музея.

Но на зов явилась не Серафима, а полная женщина далеко за пятьдесят, одетая в яркое платье из цветного китайского атласа, немного манерная и весьма словоохотливая.

– Крыжовниковой сегодня нет, она занимается организацией похорон, – сообщила она. – Но нас всех предупредили, что полиция может вернуться. Я Надежда Викторовна Меер, куратор. Ах, я вас помню, вы были у нас как приглашенный эксперт. – Она смотрела на Мещерского. – А теперь что же, и полиция вас привлекла тоже?

– Убийство – это всегда очень серьезно, – ответил Мещерский сдержанно. – Катя, ну что мы будем смотреть?

– Выставку. Опять, – объявила Катя. – А ты мне по ходу кое-что пояснишь. Надежда Викторовна, проводите нас в африканский зал.

Они снова пошли через анфиладу музея.

– Жаль, что Крыжовниковой нет, – заметила Катя. – А когда похороны?

– Завтра, – ответила куратор. – Мы все пойдем. Это наш долг.

– Вы хорошо знали Афию?

– Нет. Не очень. Я занимаюсь искусством народов Сибири и Дальнего Востока. У нас далекие сферы интересов. Но я никогда бы не стала лицемерить, как…

– Как кто?

– Как наша Серафима, – тихо голосом сплетницы заявила куратор. – Конечно, это прекрасно, что она так озаботилась организацией похорон. Кто-то должен был все это взять на себя. Но Афия Кофи… она бы не желала такого для себя. Такого вот организатора. Такой лицемерной заботы.

– Почему?

– Когда человек – твой тайный враг, разве его приглашают на похороны?

– Серафима и Афия враждовали?

– Не открыто. Мы же все здесь интеллигентные люди. Научная среда. О, тот еще гадюшник. – Куратор Меер усмехнулась. – Они соперничали. Эта выставка – как лакмусовая бумажка была для обеих. Показать свои организаторские способности. Речь ведь шла о том, кто станет одним из замов директора музея в случае успеха. И они обе из кожи вон лезли. И постоянно ссорились. Каждая хотела продавить свое. Но повезло больше Афие. Потому что она всегда умела найти ходы, найти нужных людей, кто бы помог ей. Из ее среды – понимаете, о чем я? А у Серафимы такого нет. Таких возможностей. Таких связей. И она проиграла. И восприняла это, ну, скажем, крайне болезненно. Негативно. Это же речь почти о крахе большой карьеры. А потом вдруг раз – и Афию убили. И теперь все шлюзы снова открыты. Путь свободен. И выставка. Теперь она целиком принадлежит Серафиме.

– Что вы хотите всем этим сказать? – спросил Катя.

– Ничего. Ровным счетом ничего.

– Вы обвиняете Крыжовникову в…