— А дальше что будет? Поднимем народ, власть, скажем, захватим, а потом двинутся регулярные части и передавят нас, как котят.
— Подгадать надо, когда наши приближаться будут. Представляете: гитлеровцы через Старый Гуж драпают, а тут мы сидим и, здрасте вам, строчим из каждого окна так, что серые трупики уже и убирать некому.
Заспорили, перебивая друг друга. Юрий сидел, слушая и не слушая споривших. Для него было ясно, что восстание в городе дело несерьезное.
«Говорят о восстании, как о футбольном матче: если этим составом отыграем по пестовскому плану и выдержим темп, обязательно выиграем! В спорте на нашей стороне был опыт. И наш и пестовский. И многое зависело от самих себя. Не заболеть, не расслабиться… А в борьбе, перед лицом которой оказались так внезапно, такими неподготовленными, слишком многое зависит от случайностей».
Токин смотрел на своих друзей, так повзрослевших за последние месяцы, но сквозь взрослость нет-нет да и прорывалось былое ребячество. К стыду своему, он, руководитель, не находил в себе сил противиться многому, что, интуицией ощущал, к добру не приведет. «Как найти то главное, ради чего стоит работать, а если потребуется, и отдать жизнь…»
— А еще, — Филин понизил голос почти до трагического шепота. — Охранник на электростанции трепанул, будто Гитлер по фронтам ездит, и ждут, что по дороге к Москве он в Старом Гуже остановится. Дескать, сам решил разобраться, почему его генералы до сих пор Москву взять не могут.
— Брехня все это, — возразил лейтенант. — Чего ему по фронтам мотаться, генералов, что ли, мало?!
— А вдруг не брехня? Представляешь, лейтенант, если мы фюрера, когда он мимо проезжать будет, ухлопаем, а?! Тут и войне конец!
— Как в сказочке: иголку сломал — и смерть Кощеева наступила? — ухмыльнулся лейтенант. — Их там, этих фюреров, как собак на свалке. Другой на смену придет…
— Жизни бы своей не пощадил, — даже при блеклом свете было видно, как горят глаза Филина, — а удавил бы этого гада! Может, на всякий случай разработать операцию по встрече Адольфа, как смотрите?!
— Будет вам глупостями заниматься! — оборвал Токин. — Сейчас надо решать с переходом через линию фронта. Предлагаю в первых числах февраля. Как завьюжит. Надо приготовить лыжи. Халаты есть, оружие не проблема. Считаю возможным послать проводником Трушина. Федор — парень охотничий, область знает, как свой курятник, в двух соснах не заплутается. И еще хотел бы просить лейтенанта не уходить — нам без него будет трудно.
— Парни, увольте! Не могу больше! Душа горит — никакого огнетушителя не хватает, чтобы затушить! Видеть не могу эти рожи, слышать речь не могу, а после смерти Лешки и подавно. Чувствую — сорвусь. И так набедокурю, что под монастырь подведу всю организацию.
— Ишь какой непримиримый, — с ехидством сказал Кармин. — А нам их рыла, значит, пирожного слаще?!
Юрий не дал разгореться зарождавшейся ссоре.
— Всем тошно. Ты не прав, Саша. Лейтенант хлебнул лагерной жизни… А это не каждому пережить дано. Смотри, лейтенант, как знаешь, так и поступай. Мы же уходить из города будем только в крайнем случае. Надеюсь, до этого не дойдет, — улыбаясь, закончил Токин.