Умрем, как жили

— Я слышала, как Черноморцев собирался организовать серьезные «осмотры», как он выразился, домов подозреваемых.

— Он не сказал, кого подозревает?

— Нет. Он говорил с шефом полиции очень загадочно, полунамеками, с недоговорками. Потом вообще выставил меня из комнаты. Я не слышала конца разговора.

— Катюша, это очень важно узнать.

— Хорошо, милый, хорошо. Я буду сама слух!

Она повернулась к нему и провела тыльной стороной ладони по его щеке. Легкий шорох был единственным звуком в этой темной, отторгнутой от всего мира каморке, где двое могли найти приют на ночь, которая обязательно сменится днем, несущим неведомое.

Господин Черноморцев размахнулся на славу. В силу привычки подготовку к встрече Нового года новой жизни начал он со стола. Направил по деревням летучий отряд из пяти саней, и полицейские стащили все, что только могли собрать. Черноморцев лично украшал огромную елку игрушками. Подаренный Шварцвальдом сверкающий шпиль в виде ажурного католического креста крепить оказалось некуда.

«И к лучшему, — подумал Черноморцев, — все-таки крест басурманский. У них свой бог — у нас свой».

Он долго потел, составляя список приглашенных. Немцы прибыть отказались, сославшись на то, что должны присутствовать на офицерском праздновании. Пришли только Гельд, Краузе с завода, Морозов да свои полицаи.

По правую руку от бургомистра оказался Морозов, весь вечер мрачно пивший. Никакие комплименты Черноморцева, кивавшего головой на яркую хрустальную люстру, — дескать, твое хозяйство работает, — не могли вывести его из меланхолического состояния. Вскоре на Морозова перестали обращать внимание, поскольку тосты следовали за тостами. Черноморцев, как радушный хозяин, давал слово всем и наконец поднялся сам.

— Сейчас, когда над Россией идет первая ночь года обновления, я хочу выпить, господа, выпить за великий русский народ!

Не дожидаясь, когда это сделают вставшие за столом — только изрядно подвыпивший Гельд демонстративно остался сидеть, — бургомистр опрокинул в рот стакан и, не закусывая, громко дохнул:

— Уф, уф!

Все одобрительно загалдели. Тост понравился. Начали пить за русскую зиму, за природу, коей нет равных, за душу русского работного человека, сотворившего страну. Кто-то из напившихся вусмерть полицаев, не в силах произнести связный тост, визгливо выкрикнул:

— За царя-батюшку!

Гуляли почти до рассвета, пока очумевший от выпитого Гельд не поджег махровую, с кистями скатерть. Тушили всем, что попадалось под руку: огуречным рассолом, ломтями соленой капусты… А безумно хохотавший Гельд кидался с зажигалкой то к шторе, то к елке. Его с трудом удерживали от безумства, но он вырывался и поджег бы дом, если бы Морозов, оказавшийся самым трезвым во всей компании, легким, хорошо тренированным ударом не сбил ефрейтора с ног. Перепуганный Черноморцев замахал руками, но Морозов успокоил:

— По пьянке не разберется, что случилось. А синяк спишем на случайное падение.

У Гельда из носа потекла кровь, он захныкал, но, когда его положили на диван, удовлетворенно затих.

К столу больше не садились. Налив по стакану, выпили на посошок и разошлись.

Морозов тяжело брел домой. Его слегка пошатывало, но он осторожно озирался по сторонам, замечая все, что могло быть опасным. Ощущение опасности — почти столь же природный талант, как и хороший музыкальный слух. А последние дни он ощущал ее близость. Не все ладилось на электростанции, да и другие дела вызывали тревогу. Он поймал себя на том, что слишком поздно заметил слежку, неловкую, непрофессиональную и поэтому еще более обидную.

Обметая веником валенки у крыльца своего дома, подумал, что ему придется сидеть одному весь остаток ночи — Токин наверняка ушел встречать Новый год куда-то к приятелям. Две тени, скользнули вдоль забора в соседний сад, когда он начал греметь замком. В дом входил аккуратно, каждую минуту готовый к любой неожиданности. Но комнаты оказались пустыми. Морозов, не раздеваясь, завалился на постель. Он долго прислушивался к тишине. Ему хотелось, чтобы поскорее вернулся Юрий. Он был нужен ему. Но Юрий не шел. Морозов уснул, так и не дождавшись Токина.

Утром, через пятнадцать минут после прихода на работу Сергея Викторовича, машинный зал сотряс взрыв, от которого захолонуло сердце. Когда он ворвался в полный порохового чада зал, увидел лежавшего ничком старого мастера и развороченный взрывом опорный блок основной турбины. Из лопнувших трубок еще под давлением хлестало горячее масло, и змеистые струи пара сквозь все расширявшиеся трещины приводов заполняли зал белым туманом.

«Сейчас взорвется котел, и тогда все!» — Морозов ринулся в котельную, но легкое содрогание пола показало, что опоздал, — котельная была полна обжигающего свистящего пара.