Умолкнет навсегда

Хозяин постоялого двора. Он достался мне от отца, который унаследовал его от своего отца и так далее, вплоть до Мафусаила.

Тасит. Позволь мне…

Хозяин постоялого двора. Если вам угодно. Мне удается извлечь из него лишь одну ноту, и то не самую красивую.

Хозяин передает рог Таситу, который трубит.

Второй мужчина. Этот звук…

Тасит. Знаком он тебе?

Второй мужчина. Когда я ребенком жил в Кордове.

Зораида. А я в Гранаде.

Первый мужчина. А я в Саламанке, в еврейском гетто…

Анна Феликс. Ну, а мне он больше ни о чем не напоминает. (Хозяину). Выстави слепца на улицу. Они нам испортили удовольствие.

Хозяин постоялого двора(Анне Феликс). Попридержи язык! (Таситу). Не обращайте на нее внимания. Она здесь для того, чтобы развлекать проезжающих Чистокровных, если им вздумается потратить четверть часа на семитов.

Мигель(доставая дукат и показывая его Хозяину). Осталось что-нибудь поужинать?

Хозяин постоялого двора(принимая монету). Что-нибудь приготовим.

Анна Феликс(Мигелю). Оставь своего слепца и поднимись со мной, мой принц Иудейский. Я покажу тебе сады Кордовы под моим балдахином.

Санчо(Мигелю). Это не она, дон Мигель. Это не Дульсинея.

Анна Феликс. Почему бы и не стать мне Дульсинеей? Я ведь похожа на нее, признайся? Я буду твоей Дульсинеей, если ты будешь так называть меня, мой принц.

Мигель. Ты похожа на нее. Очень похожа, только у тебя нет…

Анна Феликс. Нет чего?

Мигель. Ее души.

Зораида. Анна-Феликс! (Анна Феликс отходит от Мигеля).

Хозяин постоялого двора приносит три полных миски, которые ставит перед Таситом, Мигелем и Санчо.

Хозяин постоялого двора. Свиное жаркое с оливками. А вы мне расскажете о себе.

Мигель. Ты шутишь?

Хозяин постоялого двора. Да. У меня любое мясо зовется свининой. Таким образом мне удается сохранять мирные отношения с кюре и всеми капюшононосцами. Настоящей-то свинины я не видал со дня моего обращения, вот уже тридцать лет тому. Мамаша данной свиньи в настоящее время как раз кудахчет во дворе.

Тасит, Мигель и Санчо едят под взглядами остальных.

Зораида(Таситу). Теперь, сеньор, расскажите нам о себе.

Санчо. Он разыскивает свою дочь Дульсинею. Несравненная красота юности. Видение другого мира. Ангел. И если мы ее потеряли, то исключительно по моей вине (Отталкивает от себя миску). Глядите, пусть брюхо мое опустошено, а в кишечнике полно газов, я клянусь, что в рот не возьму ничего, кроме сырого лука, пока мы ее не отыщем.

Тасит. Подобно тому, как небесное светило ведет своего избранника вплоть до врат во дворец искупления, звезды, которые денно и нощно сияют перед моими незрячими очами, привели меня на этот постоялый двор. Для моих мертвых глаз харчевня эта все равно что замок о четырех башнях, где чистой душе возможно скрыться, как тому поросенку с твоей вывески, трактирщик.

Первый мужчина. Мы здесь одной породы люди.

Тасит. И вы не боитесь, что, беседуя со мной, можете усугубить свою ситуацию?

Зораида. Мы рассчитываем на это. Ведь когда Моисей вернулся в Египет, ситуация родов усугубилась.

Второй мужчина. Вот именно. Народ, изгнанный из Царства Иудейского, жаждет вернуться в него.

Анна Феликс. Какой народ? Где видите вы народ, кроме испанского, конечно, который нас знать не желает?

Тасит. Если вы не-народ, то я, стало быть, ваш не-путеводитель. Мир — одна большая книга, и мы записаны на ее полях.

Анна Феликс. Моего имени вообще нет в этой книге.

Тасит. Нет в ней и еще одной загадки: когда Яков послал прародителей наших к Иосифу, он послал вместе с ними песнь земли. Каждая былинка пела по всем степям. Страна наша и есть та песнь, та песнь — это наша страна. Мы сосланы в книгу, но книга — наша страна. Здесь мы у себя дома. Приютившая нас песнь не приняла нашего обращения, но и не умерла.

Зораида. Не запеть ли нам.

Санчо. Смотрите только, чтобы песнь эта не стала лебединой.

Тасит. Ты лучше ешь, Санчо, чтобы поддержать жизнь, ибо тебе она нужнее, чем мне.

Санчо. Больше всего у бродячих рыцарей мне не нравится то, что в тот самый момент, когда затевается великое и опасное приключение, в котором легко можно голову сложить, они всегда забывают, что самое что ни на есть героическое сражение длится один лишь миг, а смерть — всю жизнь, и даже дольше.

Мигель. Санчо прав.

Пауза.