Умный выстрел

— Устраивайся, — предложил он. И сам занял место за рабочим столом. Монитор на нем занял место в левом дальнем углу, компьютер шумел под столом, как будто «скрыто» соперничал с грохочущей вытяжкой. «Пожалуй, на кухне будет тише», — подумал я, занимая место напротив бывшего сослуживца.

— Какое время тебя интересует? — спросил Школянский.

Я ответил вопросом на вопрос:

— А какое время интересовало полицию?

— Когда вы с Аннинским пришли и когда ушли.

— Но ты отдал им запись с камеры за весь день.

— Точно. Михайлов попросил меня именно об этом.

Я снял с ключей брелок-флешку и передал ее Колю. Он скопировал на нее медиафайл и вернул мне.

По виду Школянского я понял, что стесняю его, но все равно настоял на немедленном просмотре.

— Конечно, — ответил он, набрасывая маску амфитриона, — чувствуй себя как дома.

Мы еще не попрощались, а я заранее поблагодарил его:

— Мои контакты у тебя есть. Обращайся — буду рад помочь. Кстати, ты сам в тот вечер не заметил ничего заслуживающего внимания?

Он покачал головой:

— Я всего пару-тройку раз выходил в зал, остальное время провел в компании бухгалтера. В его кабинете, — добавил Николай. — Было много работы.

Он вышел из своего офиса, оставив меня одного.

Устроившись за столом и включив компьютер, я запустил медиапроигрыватель. Сейчас я увижу двух людей, которые встретились в кафе, а закончится просмотр настоящим прощанием…

Ничего подобного навроде комка в горле и щемящего чувства в груди не образовалось. То, что утеряно, то утеряно. Наверное, чувство понесенной мной утраты проявилось во всей своей полноте лишь однажды, когда я, разбуженный телефонным звонком Белоногова, снова вернулся домой. Я взял себя в руки. Но отчего-то искусственно подогревал свои чувства. Мешало ли мне это или нет, я не знал. И в этой связи не хотел отвечать на другой вопрос: была ли наша с Аннинским дружба так крепка, как нам казалось обоим? Я отвечу на этот вопрос после, когда найду ответы на другие вопросы.

А пока что мне выпал шанс встряхнуть свою память, просмотреть двухчасовой фрагмент как живую постановку, отдельные действия которой я проспал…

Объектив типа «рыбий глаз» охватывал значительную часть зала, и единственная плата за эту широкую панораму — скругленные (но отнюдь не смазанные) углы в кадре, а значит, искаженные люди и предметы, плюс задний план — он кажется дальше, чем на самом деле. Мы с Аннинским сидим с правой стороны стойки. Я — крайний, «правее» меня — только удачный атрибут: настоящая телефонная будка с функционирующим телефоном. Любой клиент заведения мог позвонить с него и получить дополнительную строку в счете. «Рыбий глаз» окончательно испоганил мою физиономию. Такой вытянутой рожи я не видел даже у одного своего клиента, который считал свою жену образцом добродетельности, а на поверку оказалось: у нее четыре любовника.

Был бы этот ролик десятиминутным, я бы позволил себе просмотреть его вначале беглым взглядом, отмечая какие-то любопытные детали. Но протяженность ролика не позволила мне использовать эту методику просмотра, предоставляющую более качественный результат.

Я исключил из поля моего внимания свою хмелевшую с каждой рюмкой персону. Можно было бы выключить из него и самого Аннинского и сосредоточиться на остальных клиентах бара, но в этом случае от меня могла ускользнуть реакция Аннинского на какого-нибудь человека или событие как таковое, которое в тот вечер могло пройти незамеченным мимо меня. Вот на видео живой и невредимый Виталий Аннинский. Кажется, говорит только он, а я, изувеченный линзами фиш-ая, сохранил способность только слушать.

Я изучаю клиентов бара, и для этого у меня есть простейший и всегда действенный инструмент — пауза.

Стоп-кадр. Довольно четкий, можно даже сделать скриншот. Я так и поступил, сохранив его на своей флешке. И дальше по ходу просмотра ролика я буду делать снимки каждого посетителя, как только ракурс покажется мне удачным. Позже я смогу детально рассмотреть этих людей.

Интересно, соблюдают ли такую абсолютную точность опера из Даниловского ОВД?..

Я поймал себя на мысли: если бы не эта трагедия, а видеозапись попала ко мне случайно или по приколу моих друзей, — меня бы хватило на пару-тройку минут просмотра. У каждой вещи есть память, не говоря уже о таком явлении, как человеческая глупость, и вот последняя лично у меня представляла собой отдел поступков, слов и даже мыслей и была переполнена. Если коротко, мне было неприятно смотреть на косоротого мужика в дальнем углу экрана — он натурально мозолил глаза, он же, но по другую сторону экрана — был трезв и сосредоточен. Джекил и Хайд. Последний внушал отвращение всякому, кто с ним общается, совершает отвратительные поступки.