Я проснулся, когда часы показывали начало четвертого утра. Обняв меня и положив голову на грудь, Сошина чуть слышно посапывала, точно большой ребенок… Удивительно, что она так быстро доверилась мне. И по отношению к ней, строгой судье, я неосознанно выбирал самые мягкие определения, как будто был ее защитником и пытался оправдать ее. Наверное, все дело в существенном разрыве между нами. Она – федеральный судья, назначенная самим президентом и подчиняющаяся только Конституции и федеральному же закону. Я же – натуральный беззаконник, и этим все было сказано. В этой постели встретились две противоположности, и эта встреча породила натуральный взрыв. У нее было свое уникальное магнитное поле: днем она была способна оттолкнуть, а ночью притянуть. С ней было уютно. И в доме у нее царил порядок и комфорт. И я вдруг подумал о семейном очаге, хотя еще вчера боялся ожечься о него. «Слова «брак» нет в моих планах» – эти слова я обронил, поднимаясь вместе с Сошиной по лестничному маршу. И дальше мог продолжить: «Но, знаете, если бы я сошелся с какой-нибудь женщиной, она посчитала бы меня женатым. У меня дел по горло, и я не смог бы проводить с ней много времени: всего лишь вечер – поздний вечер, начало ночи. А остальное время занимают неверные и не очень верные чужим женам и мужьям люди. Она же подумает, что это время я посвящаю своей семье, а с ней лично избегаю появляться в публичных местах, чтобы, не дай бог, не встретить знакомых. Мои телефонные разговоры покажутся ей подозрительными, потому что большая часть моих клиентов – женщины. Я скрытен. Никто и никогда не видел моего настоящего лица (даже я сам), оно покрыто множеством шрамов, неровностей и щербин, именуемых рябинами. Но все это при условии, что я расскажу ей правду о своей профессии, что я частный сыщик и буквально «сымаю порнокино». Но какая нормальная женщина потерпит мужика, который значительную часть жизни проводит под чужой кроватью? Может, я найду такую, и она окажется частной сыщицей. Но правда заключалась в том, что мне нравилась моя работа. Меня захватывало чувство вмешательства в чужую жизнь, мне нравилось разоблачать неверность и вклиниваться между двумя близкими людьми. Мне доставляло удовольствие смотреть, как не без моей помощи рушатся одни семьи и еще больше крепнут другие. Мне также было по душе то обстоятельство, что назавтра я в корне поменяю свои взгляды, возненавидев свою работу и свою поганую жизнь, которую невозможно опоганить еще больше, а послезавтра снова все это полюблю. У меня был приятель, который каждый день переустанавливал операционную систему – что-то там у него криво вставало и разбухал системный же реестр. Мне, например, было наплевать, криво или прямо стоит моя операционка, главное, что она, как башня в Пизе, не падает. Знал я такого, который возил в багажнике два запасных колеса – на случай, если пробьет сразу два, разумеется. Я спросил его: «А вдруг проколешь сразу три?» На что он мне отвечал: «Значит, это судьба». – «Значит, три – мало, а два – в самый раз?» И он вдруг прислушался к моему голосу и стал ездить, как все нормальные водители, с одной запаской. Правда, до меня дошли слухи, что однажды он наехал на доску с гвоздями и проколол ровно два колеса. Может, поэтому он больше мне не звонит. Но я-то подбросил ему идею, а не палку с гвоздями. Чудак». Вот такой монолог мог состояться вчера на лестнице – но при одном условии: что лестница эта доходила до самых облаков, в которых я тогда витал…