Умид. Сын литейщика

— Доченька, дай-ка я тебя на радостях поцелую. Сегодня я встала на зорьке и сто один раз прочитала «Ло илохи илло анта субхонак», эту священную суру из корана. Стало быть, внял аллах моим мольбам, дела твои благополучны. Ты, детка моя, не из тех, кому на роду написано испытать столько тягот, сколько на тебя свалилось зараз, — и собой пригожа, и смышленая, и на язык бойкая, а получилось вон как. Не иначе как тебя кто-то сглазил. Поэтому в честь святого Баховуддина, детка моя, разожги сейчас гармол, а в святую пятницу поднеси молящимся в мечети одиннадцать куличей — маленьких лепешек, выпеченных в тандыре… — Ташбиби-хола обратилась затем к невестке и, хмурясь, проговорила: — Тому, что Хафизу сглазили, подтверждение и твой сон, что ты видела в дороге. Твое материнское сердце потеряло покой, вот ты и приехала сюда из дальних мест. Если бы не приехала да не бегала с хлопотами, а я ослабила бы свои молитвы, то Хафиза не смогла бы поступить. Сам всевышний помог нам, слава ему…

Хафиза не стала ей возражать. Опрометью кинулась в дом и стала звонить Раано. Подружки долго щебетали, словно две ласточки. Хафиза убежала из института, чтобы поскорее обрадовать мать и бабушку, и не дождалась, пока о своем зачислении узнает Раано. А сейчас ей стало известно, что у подруги тоже сегодня праздник. Они поздравили друг друга и вспоминали теперь об экзаменах, как о далеком прошлом, смеялись, незаметно перешли на разговоры о модах, заспорили, кому что больше идет. До первого сентября еще оставалось много дней, а они уже сегодня обсуждали, в каком наряде появятся в самый первый день в институте.

Потом Раано звонко рассмеялась и перебила Хафизу.

— Послушай-ка, подруженька, послушай-ка!.. — закричала она. — Уходя домой, я видела того парня!..

— Какого парня?

— А того самого, с которым ты меня познакомила. Вы разве не встретились?

— Это, наверно, был не он!

— Я не могла обознаться. Мы с ним даже поздоровались, — и Раано со значением рассмеялась.

— Ах, он, наверно, пришел после того, как я ушла!.. Хотя, может, я его и не заметила, я побежала вне себя от радости и совсем не смотрела по сторонам.

— Он сидел на скамейке как раз напротив входа и смотрел на дверь так, будто дожидался появления святого имама! — Раано снова залилась звонким смехом.

Хафиза отвела трубку от уха — ничего смешного она в этом не находила.

— Что же мне делать? — задумчиво проговорила она. — Ведь он там просидит до вечера…

— Конечно! По нему было заметно, что он прирос к этому месту надолго.

— Может, мне быстренько съездить?

— Как знаешь, тебе виднее.

— Тогда бегу! До свидания!

Не успела Раано ответить, Хафиза уже бросила трубку и ветерком выпорхнула на улицу. Мимоходом сказала матери, что их телефон отключили, она свяжется с Ферганой по автомату с центрального телеграфа и тотчас же вернется…

Нафиса-апа и свекровь переглянулись. Взгляд старухи говорил: «Видели?.. Просто нельзя понять нашей бедовой девушки, не знаешь, что она в следующую минуту выкинет. Поскорее бы уж вы всей семьей переехали из Ферганы. А то она этак совсем от рук отобьется…» А вслух Ташбиби-хола, тихонечко вздохнув, сказала:

— Ничего, сейчас позвонит, быстренько обернется…

Нафиса-апа зашла в комнату, сняла телефонную трубку. Телефон работал. Она подошла к этажерке, перелистала знакомую книгу. Фотография лежала на месте. Нафиса-апа долго ее разглядывала. «Сказать отцу или пока не стоит?» Он всегда не на шутку сердился, когда она прежде времени била тревогу. «Что из себя представляет этот парень? Не волокита ли, не ловкач ли какой-нибудь? Как бы наша доверчивая девочка не оказалась по неопытности в руках плохого человека, который сделает ее несчастной. По-видимому, из-за этого человека она и в Фергане не смогла пробыть дольше двух недель. Все строчила, строчила каждый вечер кому-то письма, ссылаясь на то, что пишет бабушке, а бабушка говорит, что от нее получила всего-то два письма…»

Медленно вышла Нафиса-апа на айван и присела на курпачу около хонтахты, чтобы помочь свекрови, затеявшей на радостях плов, принялась нарезать тоненькими, длинными брусочками морковь. Они согласно застучали ножами о дощатый столик, а мысли у обеих были далеко отсюда — у одной рядом с дочкой, у другой рядом с внучкой…

Глава одиннадцатая НЕ ВСЕ ДОРОГИ РОВНЫЕ

Солнце поднялось высоко и успело раскалиться добела. А Умиду не хотелось вставать. Он лежал в одежде поверх неразобранной постели. Вроде бы и спать не спал и глаз не разомкнуть. Хорошо, что Салимхан-домулла разрешил сегодня не являться в институт, поручив срочную работу. Вчера пришлось просидеть до трех часов ночи: листал, вчитываясь, книги, брошюры по агротехнике, просматривал статьи в газетах и делал выписки. А когда в глазах зарябило, свалился, не раздеваясь, да так и уснул.

Умид тщательно исполнял все, о чем бы ни попросил домулла. С каждым разом домулла все больше и больше загружал своего ученика всякого рода поручениями, будто желал уяснить, сколько тот сможет «поднять на себе».