Умерший рай (двадцать лет спустя)

Кроме эмблем на рукавах, имелись нашивки на груди над карманами. Длинные желто-красные, из искусственной кожи. У меня их было две: упомянутая «ВССО» и еще «Штаб ЛССО», то есть линейного студенческого строительного отряда: в объединенном отряде, при двух командирах и двух комиссарах, я исполнял роль единого начальника штаба, обеспечивая порядок в документах.

Потом шли значки.

Самые разные, большие и маленькие, простые и сложные – состоящие из двух частей, соединенных звеньями цепочки.

Брежнев рядом со мной отдыхал. В своей куртке я походил на толстого Германа – рейхсмаршала авиации Германа Геринга, питавшего невероятную страсть к украшениям, изобретавшего их лично для себя. И дошедшего до такой степени совершенства, что вешать награды ему стало просто некуда, и последние ордена приходилось цеплять уже где-то около пояса.

Значки… Это было что-то…

Длинные, со строительным мастерком, стандартные ежегодные знаки Всесоюзного студенческого строительного отряда. Особый золотой – значок ударника, полученный в первом отряде. Такой же особый комсомольский значок с золотыми венками – Отличник Ленинского зачета. Квадратный знак отличника учебы. «Донор СССР», с колодкой и маленькой медалью на колечке. Несколько рубиновых капель, получаемых на каждой донорской акции. «Город-герой Ленинград», с отдельно висящей маленькой золотой звездочкой. Герб города Петродворца. Значки всех городов, посещенных в Германии. Болгарские и немецкие стройотрядовские значки. Шикарный, серебристый двухзвенный значок, изображавший Берлинскую телебашню – лишь чуть более скромный, нежели имевшиеся у некоторых сокурсников украшение подобного типа из Парижа. Символ Варшавы: хотя я и не был в польской столице, но все-таки проезжал ее берлинским поездом; о том, как я добывал этот значок, предстоит отдельный рассказ.

Имелось что-то еще, чего я уже не помню.

Довершали мой фасад зеленые перекрещенные пушки, привезенные с военных сборов.

В этой куртке я появлялся на разных торжествах, связанных с военными делами.

Например, ходил в День Победы по Невскому проспекту, когда весь Ленинград шествовал за оркестром, игравшим победные марши.

Хотя, наверное, о такой практике забыли сейчас уже и сами ленинградцы…

Я очень любил эту куртку и надевая ее, ощущал себя заслуженным человеком.

В первые годы моей университетской работы, когда еще не осточертело читать из года в год один и тот же материал за уменьшающуюся зарплату, я иногда появлялся в ней перед своими студентами. В воспитательных целях. На разных мероприятиях вроде общефакультетских собраний, кураторских часов или субботников.

И всегда имел успех – если можно так говорить о взглядах, которые студентки временами бросают на преподавателя.

Впрочем, тогда я был еще настолько молод, что нас разделяло ничтожное количество лет. Наши возрасты казались почти равными, и взгляды в самом деле могли быть истинно женскими… Тем более, что в отличие от нынешнего, тогда я осознавал сам себя как интересного мужчину.

Стройотрядская куртка знаменовала целую эпоху.

Лучший период моей жизни.

Воспоминания о котором греют до сих пор.

Потом она долго висела в шкафу, ветшая и делаясь абсолютно ненужной.

И наконец я ее выбросил: с какого-то момента взгляды на куртку стали приносить мне не радость, а боль.

Падение ракеты

Это пришло незаметно, но остро.

Прошлое стало не греть, а жечь.

И мне захотелось избавиться от всего, окружавшего меня в юности.

Потом я понял, что с удовольствием взорвал бы дом, где родился и вырос.

Затем возникло желание расстрелять всех бывших одноклассников.

А потом подумалось, что лучше всего, пожалуй, разбомбить весь этот город. Не оставить камня на камне и ни одной живой души.

Чтобы навсегда исчезли люди и вещи, могущие напомнить о прошлом.

Которое было моим, но теперь сделалось почти чужим. Поскольку оно осталось на месте, а я ушел черт знает куда.

Такие ощущения, вероятно, закономерны в возрасте, когда жизнь переходит в стадию падающей ракеты.

Которая стремится обратно к земле, оставляя за собой дымный шлейф несбывшихся надежд.

Отряд «Фройндшафт-83»

И вот наконец, продираясь сквозь слои памяти, останавливаясь всякий раз дольше, нежели планировалось, я почти добрался до отъезда в Германию.

Пора рассказать про интеротряд.

Именовался он, как ясно из названия, без причуд – «Фройндшафт», то есть «Дружба».

Где-то в коробках лежит около сотни черно-белых фотографий того лета. На них осталось все, что я видел и чем жил.

В том числе и мои товарищи по отряду.

И я мог бы сейчас залезть в кладовку, раскопать снимки и подробно рассказать о каждом.

Но я не делаю этого сознательно.

Ведь пишу я все-таки не о самом стройотряде, а о своем времени и Германии.

И вряд ли будет интересным поименное перечисление тех, с кем я провел месяц в Рейхе. Кроме того, я твердо придерживаюсь принципа: писать стоит лишь о том, что осталось в памяти само собой.

А если я не помню имен своих товарищей – значит, они того заслуживают.

Кроме того, вынужден сделать оговорку.