Умереть на сцене

— Спасибо, — улыбнулась она. — Приятно, когда тебя ценят. А то, знаешь, есть такие люди… Кстати, будешь с нашим эсэсовцем разговаривать, не верь ни одному слову!

— Подожди, Шурочка, какой эсэсовец? Откуда у вас в театре такая экзотика?

— Ты разве не знаешь? Хотя, конечно… это так, шутка для своих. Станислав Савицкий — СС, значит, эсэсовец, понятно?

— Хм. Понятно, конечно, но как-то это звучит не очень… приятно. Он не обижается? Народный артист все-таки.

— И что? Народный артист — это звание, которое совершенно не мешает ему быть полной и откровенной гнидой. Точнее, наоборот: то, что он гнида, помогает ему быть совершенно гениальным артистом.

— Как это? — опешила я.

— Ну как… это долго объяснять. Понимаешь, не зря церковь говорила, что артисты нелюди, что у них души нет. Хороший артист, он изнутри должен пустым быть, чтобы роль хорошо легла, своей личности минимум, и она должна быть такой… пластичной, приспосабливаться ко всему. Может, Марина потому и такая плохая актриса — слишком она сильная личность, и порядочная — всегда и во всем. Ум, честь и совесть нашего театра, это же не я придумала. А у нас как? Играешь негодяя — становишься негодяем, играешь святого — сам святой… поэтому обычным людям так трудно с артистами уживаться, чтобы все это принимать, особый склад нужен.

— Но тогда почему обязательно гнида? Можно же быть святым?

— Ну ты скажешь! Ты много в своей жизни святых встречала? Гнидой быть проще. И проще собирать разные мелочи, детали для образа. Для нашего эсэсовца подслушивать и подглядывать — это естественное состояние. А уж разносить по театру, что он там подслушал и подсмотрел, еще более естественно. Причем когда он рассказывает очередную сплетню, то, как правило, подправляет ее, чтобы события выглядели более драматично, сам меняет текст и мизансцену… например, люди обменялись парой колкостей, а он рассказывает про эпическую драку с применением бутафорских кинжалов. Хотя, — она хихикнула, — надо признать, что иногда его бредни на пользу идут. Ты же моего парня видела, Олега? Красавец, правда?

— Хорош, — согласилась я. — Немного не в моем вкусе, но хорош.

— Да ладно, — не поверила она. — Олежка на любой вкус конфетка с начинкой! И наши театральные девки хвостом за ним вились! Мне он сразу понравился, но я в сторонке держалась, не привыкла, понимаешь, в очереди за мужиками толкаться. Поглядывала в его сторону — это да, но ближе к телу не старалась пробиться. А потом Андрей Борисович «Хануму» поставил… это был мой бенефис! Галка долго колебалась, но решила не жертвовать молодостью и красотой, играла Сону. Олежка мой, естественно, Котэ, Савицкий приказчика Акопа, а я Хануму! Ох я и оттянулась! Успех был бешеный, публика просто рыдала, рецензии хвалебные каждая газетка почла за честь напечатать! Тогда Олег начал тоже в мою сторону посматривать, заинтересовался. Но ничего даже близко не было, мы с ним и не разговаривали толком ни разу, только по роли. А эсэсовец вдруг растрепал по театру, что видел, как Котэ Хануму у нее же в гримерке в антракте оприходовал по полной программе. Все, конечно, только посмеялись — я, чай, не Ермолова, у нас гримерка на четверых! В антракте чаю спокойно не выпьешь, а уж сексом заниматься… проще сразу на сцену, перед зрителями выйти. В общем, наши посмеялись, поподкалывали нас, да и забыли. А потом Олег сам ко мне подошел и говорит: «Знаешь, а мне эта идея понравилась. Если ты не возражаешь, может, действительно основания для сплетен дадим?» Так что за свое личное счастье я Савицкому даже где-то благодарна. Но мужик все равно неприятный. И ты с ним тоже осторожнее. Наплетет твоему парню, что было и чего не было… замучаешься потом оправдываться.

— Нет, — я задумчиво покачала головой, — оправдываться я не буду.

— Правильно! — горячо одобрила Лиза. — Парням признаваться ни в чем нельзя! Не было ничего — и точка!

Я промолчала. Не объяснять же Лизе, что никакие мои оправдания не потребуются по другой причине. Витька Кириллов человек твердых принципов, и реакции его весьма предсказуемы. Если господин Савицкий, именуемый в театре эсэсовцем, явится к нему и скажет обо мне хоть одно непочтительное слово… от прямого членовредительства упомянутого господина Савицкого упасет разве что почтенный возраст. А может, и не упасет. Кириллов человек в общем-то добрый, но и у него бывает дурное настроение. Не желая продолжать разговор на эту тему, я спросила:

— Так кто же все-таки мог Кострову отравить?

— Да откуда же мне знать? Галка, конечно, любому могла гадость устроить, но ничего такого фатального… тогда уж ее Зинаида должна была отравить, когда Галка ее с Андреем Борисовичем развела, но смысл? Все равно он к ней не вернется. Да и чего бы она столько времени ждала?

— А из театра кто-нибудь? Не обязательно из труппы, может, из технического персонала?