Улыбка пересмешника

В тот вечер, когда они с Таней увидели милицейский «уазик», это подействовало на нее так, что Данила едва не дал ей оплеуху, чтобы ее перестало трясти. Ей казалось, что к ним вот-вот придут, схватят Алешу, наденут наручники и поволокут в карцер, где сперва будут бить, а потом бросят одного. Сначала Данила попытался спокойно объяснить ей, что такого не случится, потом, понимая, что она не слышит ни одного его слова, прикрикнул… Но и это не помогло. Татьяна загнала Алешу и Матвея домой, закрыла в дальней комнате, словно хотела спрятать ото всех, и заперла дверь на засов. Она металась, как раненая птица, и ему хотелось схватить ее и прижать к себе, держать, не давая трепыхаться, до тех пор, пока она не успокоится.

И когда он все-таки сделал это, говоря себе все время, что не позволит потерять контроль над собой, она замерла сразу же и прижалась к нему, схватила за руку, шепча: «Пожалуйста, пожалуйста, помоги нам» — с таким отчаянием, что он едва не выругался. Господи, ну дура же! Вот же дура! Забрать их всех, увезти с собой, спрятать, чтоб никто не нашел… И никому не показывать, никого не пускать в свою жизнь, чтобы не выдали, не отобрали… Целую минуту, пока Данила стоял, прижав ее к себе и слыша, как колотится ее сердце, он воображал эту сказочную картинку, и только когда она высвободилась, осторожно отошла от него и замерла, ссутулившись, возле стены, мысленно сказал себе: «Хватит».

В деревне его все знали, поэтому ему не составило труда на следующее утро завязать разговор с оперативником из города и выяснить, что происходит. Когда подтвердились его худшие опасения, он попытался разузнать, у кого же проснулся интерес к делу такой давности, но поначалу не преуспел. Только безобидный и пустой с виду треп с водителем дал ему новую пищу для размышлений: тот проболтался, что неделю назад из Москвы приезжал старый потасканный хмырь, а с ним баба — красивая, холеная, кажется из Америки. И этой бабе очень захотелось узнать, кто убил ее старого друга. Они вроде как росли вместе в Америке, а потом он в Россию приехал, а она осталась. Вот теперь вернулась, чтобы все выяснить досконально.

Потеревшись еще возле криминалистов, Данила услышал и намотал на ус некоторые подробности, которые могли ему пригодиться в дальнейшем. Он старался не попадаться на глаза мужику, который нашел тело, но тот пару раз посмотрел на него, хоть и мельком, и от его взгляда у Прохорова засосало под ложечкой. «Срисовал, гад. Запомнил».

Теперь он ехал за сыщиком, нанятым — теперь это было точно известно — для того, чтобы найти тело рыбака, убитого восемь лет назад на островке, и несколько отстраненно слушал собственный голос разума, твердивший, что он поступает как безумец. Данила понимал, что голос прав, и ему нечего было возразить. Чувство, как от ожога, на запястье, где его схватила Татьяна, возникало снова, стоило ему на долю секунды прикрыть глаза.

Когда они въехали в Москву, начался дождь. Данила ненавидел ездить по московским дорогам, но на этот раз ему повезло — точнее, им обоим: они долетели без пробок. Синий «БМВ» въехал во двор высокой «свечки», где вдоль тротуара уже текли потоки грязной воды, а проезжавшие машины поднимали тучи брызг, от которых отпрыгивали редкие прохожие. Водитель вышел из «БМВ» и скрылся в подъезде, а Данила остался ждать в машине — сам не зная чего.

Он просидел больше часа, не сводя глаз с железной двери, выкрашенной в веселый синий цвет. Струи воды, стекавшие по лобовому стеклу, сменились ожесточенной моросью, а затем дождь зарядил основательно и уверенно, словно не собирался прекращаться до зимы.

К дому подъехало такси, перекрыв выезд со двора, и Прохоров насторожился, оторвал взгляд от гипнотизирующих расплывающихся капель: наглый шофер остановил машину перед подъездом, куда зашел сыщик с недобрым взглядом. «Это ничего не значит», — успел подумать Данила, и тут синяя дверь распахнулась, из нее вышел сыщик, раскрыл черный зонт и придержал створку для женщины в облегающем платье, показавшейся за ним следом.

«Красивая, холеная, кажется из Америки», — вспомнил Прохоров, не отрывая от нее взгляда. К этому описанию женщина подходила на все сто. Она могла оказаться кем угодно, но на любовницу сыщика не походила — слишком высокий класс был у бабенки, Данила такие вещи к своим тридцати годам научился определять. Да и в обращении с ней мужик был почтителен: зонт подержал над головой, пока она шла к такси, дверцу приоткрыл, затем прикрыл за ней. Женщина опустила окно и что-то сказала, он в ответ покачал головой. Сквозь размытое стекло Данила видел ее лицо и вглядывался в него жадно, словно пытаясь прочитать по его выражению, о чем идет речь.

Дождь вдруг перестал, и почти в ту же секунду выглянуло солнце. Прохоров видел, как сыщик сложил зонт, посмотрев на небо, где рваные остатки туч уже разгонял ветер. Погода сменилась так внезапно и быстро, как будто поменяли декорации.