Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии

Абдурахман-бобо сунул снимки в альбом, положил его на тумбочку и спросил:

—Сочинение, значит, писать собираетесь завтра?

—Сочинение, дедушка! — подтвердил Стасик.

—Как, говоришь, название его?

— «Памяти павших будьте достойны».

—А готовились?

—Конечно, дедушка. Книжки про героев прочитали. Нам эту тему Эммануил Львович еще месяц назад сказал. И список книжек дал про погибших. Чтобы каждый про кого-нибудь прочитать успел.

Абдурахман-бобо, кряхтя, приподнялся с подушек п спустил ноги на палас.

— Молодцы, — сказал он.— Молодцы, что готовились.— В голосе его, впрочем, не было радости и тепла, а сквозила какая-то горечь и грусть.

—Не удивляйтесь, сынки. Я ведь тоже готовился к этому дню... и этому сочинению,— продолжал он,

изумляя нас тем, что говорил.

Он сунул ноги в шлепанцы, морщась, встал и пригласил следовать за ним.

—Да-да, я тоже готовился... Пошли, покажу.

Мы вышли на веранду. Абдурахман-бобо спустился по ступенькам и зачем-то поднял фанерку, прикрывавшую ведра.

—Вот моя подготовка,— сказал он.

Ведра были полны доверху. В одном ведре был песок, во втором — цемент. Дедушка Абдурахман вновь прикрыл их фанеркой.

—Что это? — не выдержал я, теряясь в догадках.

—Сказал же. К сочинению готовлюсь. Как и вы.

—К-какое... с-сочинение?

—Именно это. Памяти павших...

Удивительно ли, что все мы испуганно молчали, в недоумении переводя взгляды с ведер, укрытых фанеркой, на спокойное и грустное лицо дедушки Абдурахмана. Наконец он сказал:

—Непонятно, да?

—Честно говоря, не очень,— признался я.

—Значит, придется объяснить подробнее, — вздохнул дедушка Абдурахман и, стряхнув шлепанцы, сунул ноги в туфли и принялся зашнуровывать их. Управившись с этим, он молча двинулся к воротам. Мы послушно последовали за ним, гадая, куда он ведет.

Путь, впрочем, был недолог. Дедушка Абдурахман привел нас к центру поселка и остановился у серого обелиска с выбитыми в граните именами. Бронза имен порыжела, выцвела, но читать было можно.

Это был памятник землякам, не вернувшимся с войны.

—Вот здесь...— тяжело сказал Абдурахман-бобо.— Здесь буду Я завтра писать сочинение. Вот ваше, к примеру, кто будет проверять?

—Эммануил Львович,— ответил вконец обескураженный Сервер.— Учитель.

—А мое сочинение память проверит. И друг мой тоже... Читайте шестую строчку.

Мы глянули на рыжие ложбинки и разобрали: «Абдуганиев Гияс». Гияс?! Абдуганиев?! Неужели тот самый танкист с фотографии?

—А разве он из нашего поселка?— вскричал Сервер.

Надо же! Сотни раз проходили мимо памятника, да так и не удосужились толком прочитать на нем имена.

—Земляк... Мы до войны в одной бригаде работали. Оба трактористами были. А до Берлина я один допахал. А после войны уже пересел на бульдозер. Вот как вышло, сынки.

—А мы и не знали...— протянул я.— Может, и родственники его еще живут здесь. Не знаете?

—Сестра живет. Ханифа-апа. Двоюродная...

Ханифа-апа!.. Надо же. А ведь наша Замира Артыкова шефствует над ней. Ну и тимуровец! Даже не знает, что брат Ханифы-апы — герой. Нехорошо вышло...

—А ведра те зачем?— не выдержал Сервер, теряясь, как и мы, в догадках.

Дедушка Абдурахман показал на край плиты, на которой стоял обелиск:

—А вы сами гляньте — трещина тут. Вода просачивается. Скоро отвалится этот угол, если не привести в порядок. Давно вижу — растет трещина, растет... Вот и решил я — завтра, в самый праздник, и подлатаю плиту. А разве вы сюда не придете завтра?

—Как же!— воскликнул я.— Всей школой. Цветы принесем... Гирлянду славы возложим. Ритуал у нас!

—В пионеры малышей примут!— вставил Сервер.— Каждый год ведь здесь собираемся.

—Вот и я приду,— тихо сказал дедушка Абдурахман.— Для цветов, правда, рук не хватит — только ведра и принесу. Песок и цемент. А вода тут есть — вон, в арычке. Я заранее присмотрел, что да как можно сделать.

Вечерело. Стасик с дедушкой пошли домой, а мы с Сервером повернули в школу. Разговаривать не хотелось. На душе было неспокойно. Рулон стенгазеты лежал на столе — одним концом на наших с Сервером портфелях, составленных как сошки миномета. Этот рулон, нацеленный одним концом в потолок, был похож на ствол орудия — умолкший, безъязыкий ствол. Мы развернули его и глянули на все еще пустующую первую колонку.

—Что будем делать? — мрачно спросил Сервер. — Заполнять надо. Нельзя, чтобы осталось пустое

место.

—Чем заполнять? — отозвался я.

—Может, запишем рассказ дедушки Абдурахмана? Мы же так и хотели. А что? Боец вспоминает

минувшие дни... Напишем все про его боевого друга и нашего земляка Гияса Абдуганиева. Хорошо ведь?

—А про все напишем?— сощурился я.

—Конечно, про все!— воодушевился Сервер.— Он же герой. Танкист. Он, можно сказать, танк Абдурахмана-бобо собой заслонил. Ты же сам слышал.

—Слышал...— кивнул я.— А про плиту тоже напишем? И про трещину?

Сервер, лицо которого еще мгновение назад горело воодушевлением, вытянулось.

—Разве про это можно писать?..— с упреком протянул он.— Это же первая колонка. Разве ж можно тут про трещину писать?

—Ну и что с того, что первая? — разозлился я.— По-твоему, про трещину можно писать только в разделе «Веселая смесь?»

Сервер покачал головой и процедил: