Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

— Бьюсь об заклад! — хрипло вскричал торговец рабами, чье самолюбие было все же ущемлено. — Ты опять солгал.

— О боги! — Дамасий страдальчески закатил глаза. — Что за напасть?!

— Бьюсь об заклад, Дамасий, ты солгал, будто звон золота и звон оружия для твоего лягушонка одинаково приятны.

Коварная улыбка на лице мерзавца не сулила ничего доброго. Он явно жаждал отмщения. Не сводя злобного взгляда с Дамасия, он щелкнул пальцами в воздухе. Тотчас подскочил надсмотрщик. Хозяин что-то прохрипел ему в ухо, и надсмотрщик, оступаясь на камнях, побежал к веренице рабов, расположившихся вповалку вдоль обочины. Вскоре он воротился назад, пинками погоняя впереди себя раба, руки которого были накоротке скованы цепью.

Надсмотрщик вытолкнул раба на середину площадки и бросил к его ногам круглый персидский щит, плетенный из толстых прутьев. После ухода персов такими щитами жители многих селений еще долго топили свои очаги, разрубая щиты на куски.

Надсмотрщик оставил раба и приблизился к хозяину. Подал ему какой-то предмет, узко сверкнувший на солнце. Это был меч. Работорговец поднял его вверх для всеобщего обозрения.

— Вот меч, Дамасий. Смотри. Он стоит целое состояние. Я намерен подарить его твоему наследнику.

Одобрительный ропот пробежал среди сидящих. Отделанный золотом, со стальным, сверкающим клинком вместо мягкой бронзы, меч действительно стоил немалых денег. Эти люди неплохо разбирались в оружии.

— Да, я намерен подарить его. Но прежде пусть твой наследник докажет, что не все в твоем роду, Дамасий, люди с рыбьей кровью.

Он сунул меч Дамасию в руки и повернулся к рабу.

— А ты, скиф, если не дашь убить себя… ха! Сегодня на ночь получишь девку.

На безжизненном, словно у деревянного идола, лице скифа не дрогнул ни один мускул. Казалось, он не услышал обращенных к нему слов. Или не понял их. Вид этого существа был отвратителен. Волосы, слипшиеся от грязи, давно утратили свой цвет, свалялись и жёсткими космами падали на мосластые плечи. На бедрах висела рваная, грязная тряпка. Раб был изможден и сильно избит. Свежие кровоподтеки — следы от ударов плетью — ложились поверх старых, покрытых струпьями ран.

Дамасий со вздохом сожаления положил меч на камень. Развел руками, давая понять, что приказать сыну он не может, да и не станет этого делать. По знаку работорговца надсмотрщик с мечом в руках приблизился к Асамону.

— Он твой. Бери.

Мальчик отрицательно качнул головой.

— Я не стану убивать этого несчастного.

— Ха-ха-ха! Клянусь потрохами, сопливый мальчишка, ты не сделаешь ни одной дыры на его шкуре.

Презрительно улыбаясь, Асамон шагнул прочь.

Работорговец выхватил у надсмотрщика меч и встал перед мальчиком.

— Ну, хорошо. Видишь этот меч? Ни у кого нет такого. Когда его рукоять ложится на ладонь, вот так… Они сливаются в единое целое, как если бы твоя рука сама заканчивалась клинком. Даже самый кроткий человек, взяв этот меч, превращается в тигра и хочет убивать! убивать! убивать!

Работорговец трижды взмахнул мечом над кустами, и крепкие ветки туи, срезанные наискось, мягко упали на землю. Сцена произвела впечатление. Достоинства меча были бесспорны, и на площадке послышались возгласы одобрения.

— Возьми его! — Работорговец схватил мальчика за руку и вложил в нее меч. Лезвие хищно сверкнуло на солнце. На нем, впаянные искусной рукой мастера, за золотой ланью устремились золотые львы. Витая рукоять заканчивалась оскаленной звериной пастью с крупным электроном в зубах.

Асамон скосил свои темные глаза на Мегакла. Наставник смотрел в сторону и молчал. Это обстоятельство задело Асамона. Слишком часто он чувствовал себя чем-то вроде мухи в паутине чужих отношений — взаимные счеты, неприязнь, недомолвки, и эта паутина нередко была соткана задолго до его появления на свет. Они все здесь, отец в том числе, играют какую-то злокозненную игру. Ему же в их игре уготована роль жертвенного барана. Объединились в желании унизить его. Низвести до раба!

От подобных мыслей у Асамона потемнело в глазах. Сейчас он сунет клинок в каменную щель, зигзагом бегущую у ног, и сталь лопнет с упоительным звоном. Мстительный холодок пробежал по телу. В это время над ухом раздался хриплый голос:

— Он испугался моего раба… сын шакала!

Асамон круто обернулся. Сквозь зубы процедил:

— Хорошо. Пусть твой раб умрет.

Работорговец захохотал, мимоходом ткнул скифа кулаком в грудь.

— Защищайся, подлое отродье, и я отпущу тебя на свободу. Даю слово.

При слове «свобода» скиф дрогнул и медленно поворотил вслед хозяину голову. Подбежал надсмотрщик и воткнул в землю подле Асамона тяжелый дрот. Теперь они стояли друг против друга в десятке шагов. Грязный, лишенный человеческого облика раб и грациозный, с нежным румянцем на щеках мальчик в белоснежном хитоне, волею судеб вдруг ставшие врагами. Но так уж устроены люди. Иногда, чтобы приобрести на всю жизнь врага, достаточно бывает косого взгляда. Но чтобы приобрести друга, надо положить жизнь, и, тогда, может быть, тебе повезет.