Улыбка Афродиты. Смерть прокурора

— Довольно, — жестом остановил его Диагора. — Ты пьян, я вижу. И речи твои безумны. Ступай отсюда с миром.

— Почтенный, неужели ты так легко способен обидеться? — Работорговец куражливо ударил себя кулаком в грудь. — Зря. Ведь если хорошо рассудить, каждый из нас — ты, я, он, и он тоже смотрит на мир с той кочки, которую обрабатывает. С которой снимает свой урожай. Добывает пропитание. Или я не прав, а? Да, я работорговец. Для меня люди — всего лишь товар, где каждый идет по своей цене. Смею уверить, это именно та цена, которую ты заслуживаешь. А не та, которую ты назначил себе сам.

С первой фразы, произнесенной этим человеком, Асамон не мог отделаться от ощущения, что его голос он уже слышал где-то. Но где?

Слова работорговца о плешивом старикашке, похоже, вывели Дамасия из себя.

— Ты прав, любезный, — не без яда в голосе начал он. — Но до известной степени. Каждому полезно знать себе истинную цену. Только цена человеку, когда он свободен, и когда он раб, это разновеликие вещи. Свободный человек стоит ровно столько, сколько он способен за себя заплатить. Хотя, будучи рабом, по немощи он может не стоить ничего.

— Клянусь собственными потрохами, у этого старикашки водятся деньги! — вскричал работорговец.

— Богаче Дамасия в Афинах никого нет, — охотно поддакнул Мегакл.

Это было не совсем так. Но Асамон понял: наставник подбрасывает в костер дрова намеренно. Из-за неприязни к отцу.

— О боги! Так это Дамасий? Тот самый, сын Эвкла? Как же, как же… Торговля оружием! Наслышан премного. Говорят, он превосходный мастер почитать богов чужим фимиамом.

Дамасий вспыхнул, вскочил с места.

— Повторять чужую клевету — удел ничтожных!

— Ха-ха-ха!

— И безмозглых!

— О, ха-ха-ха!

— Тьфу…

На рынке рабов, Дамасий, за тебя никто не даст даже паршивого обола. С такого, как ты, выгоднее содрать выкуп. А уж ты сам заплатишь за себя два, три… десять золотых талантов! Вот она, разница — сколько человек стоит на самом деле, и во что оценивает себя сам. Мошенничество — не ремесло, и мошенники вроде Дамасия идут по бросовой цене.

Наблюдая за перепалкой, Асамон внезапно вспомнил, где он слышал голос этого человека. И не только слышал, но видел его самого — в Афинах, накануне отъезда сюда, в Элиду. Они с отцом грязно обвиняли друг друга в какой-то несостоявшейся сделке, когда он вошел в полутемную лавку, и теперь продолжали доругиваться. Правда, делали вид, будто между собой незнакомы.

Дамасий скоро понял, что перебранка с пьяным человеком чести ему не делает. И больше не отвечал. Но это не помогло. Работорговец встал, качнувшись. И направился к Асамону.

— Тысячу против одного, Дамасий! Этот симпатичный мальчик — твой наследник, а?

Дамасий молчал.

— Клянусь своими потрохами, дружок, если ты будешь таким же ловким мошенником, как твой отец, я отпущу тебя, когда ты мне попадешься. Разумеется, за выкуп. Ха-ха- ха!

Работорговец потянулся, чтобы потрепать наследника по щеке. Рукояткой хлыста Асамон ударил его по толстой волосатой лапе.

— Прочь, дурак! — сквозь зубы обронил он. Презрительно отвернулся.

Этот неожиданный отпор поверг работорговца в крайнее изумление. Он даже отступил, как бы желая рассмотреть мальчишку получше.

— Гей, Дамасий! Твой наследник мне нравится. Пожалуй, из него выйдет толк.

— Клянусь Зевсом, года через три, когда он подрастет, ты сам не захочешь попасть в его руки, — хмуро отозвался Дамасий.

Работорговец недоверчиво хмыкнул.

— Может, и так. Хотя ты всегда был не прочь прихвастнуть, старый мошенник. Дурак, кто однажды тебе поверил.

Асамон с трудом себя сдерживал, и то лишь потому, что видел, как невозмутимы, даже равнодушны лица сыновей Диагоры. Без дозволения старших они не двинутся с места. Хотя он заметил также ухмылку на лице Мегакла, которого эта перепалка явно забавляла.

— Да, ты хвастун, Дамасий! — не унимался работорговец. — Кто поверит, что трусливый шакал способен произвести на свет льва? Кто поверит, что от такого отца, как ты…

Договорить он не успел. Длинный хлыст в руке Асамона со свистом рассек воздух, и конец его пришелся как раз по шляпе, по краю поля, отчего она съехала на нос и залепила рот. Второй удар горячим ожогом хлестнул по ногам, обутым в сандалии. Работорговец нелепо подпрыгнул и едва не упал.

С дороги на помощь взревевшему от боли и унижения хозяину с грозным видом бросились два дюжих надсмотрщика. В бешенстве Асамон подхватил с земли острый, увесистый камень и приготовился к отпору. В это время раздался насмешливый голос Мегакла:

— Экехейра!

С налитыми кровью глазами работорговец походил на разъяренного вепря, готового вот-вот прыгнуть и растерзать несчастную жертву. Однако не прыгнул. У него достало ума сообразить, что трое взрослых мужей против зеленого мальчишки — зрелище более чем глупое. Возникла пауза. Не выдержав, рассмеялся Тиман. И окончательно разрядил обстановку. Вслед за ним засмеялись другие. Даже работорговец захохотал наконец, приседая и хлопая себя по ляжкам.

Дамасий с облегчением перевел дух.

— Мой мальчик! Звон оружия и звон золота ему одинаково приятны, — не без гордости за сына пробормотал он.

И был услышан.