Ультиматум

— Кто-то, — сказал он сам себе, — или что-то? Оно берет образы из моей памяти и показывает мне их. — И Грейсон подумал, что если не хочет сойти с ума, то ему надо изо всех сил держаться этой догадки.

* * *

Пошел шестой день после того, как Грейсон покинул спасательный модуль. Джон Харт пошевелился на койке. Глаза его открылись.

— Дайте поесть, — хрипло проговорил Харт. Подождав ответа, сумасшедший нехотя поднялся и поплелся в камбузный отсек. Там он нашел и жадно проглотил первую попавшуюся пищу. Затем, подобравшись к наружному люку, толкнул его. Незапертый Грейсоном люк подался.

Перед Хартом расстилался зеленый пейзаж. Цветочные запахи благоухали в бодрящем, прохладном воздухе планеты. Впервые с тех пор, как он был связан и водворен в санитарный бокс космолета, сумасшедший почувствовал в себе движение мысли. Ему стало лучше.

Харт спрыгнул на землю, не воспользовавшись лестницей. Невзирая на наступавшие сумерки, он побрел к холмам. С молодой девушкой, которая догнала его и заговорила с ним, он дружил в детстве. Они долго болтали и в конце концов решили пожениться. Как-то так получилось, что церемония бракосочетания совершилась немедленно, в симпатичнейшем домике, расположенном в предместье Питсбурга, штат Нью-Йорк. Венчал их старый священник, причащавший Харта в ту пору, когда он был подростком. Старик приехал на смешном допотопном автомобиле. На бракосочетании присутствовали родные обоих новобрачных. Затем молодая пара отправилась проводить медовый месяц к Ниагарскому водопаду с остановкой в Нью-Йорке, после чего улетела на аэротакси в Калифорнию вить семейное гнездышко. Как-то без перерыва Джон стал отцом троих детей и хозяином ранчо со ста тысячами голов скота. По прерии скакали нанятые им ковбои, разодетые, с побрякушками, похожие на киноактеров.

* * *

На планете, казалось, еще совсем недавно безжизненной и мрачной, тем временем расцветала цивилизация. Грейсон, перед глазами которого бурлила эта новая, существовавшая по каким-то странным законам жизнь, временами снова и снова спрашивал себя, не является ли все это бредом его свихнувшегося мозга. Но он чувствовал себя здоровым, как никогда. И между тем пережил уже шесть поколений своих потомков в семье, родоначальником которой стал в том самом городе Каллипсо.

…Однажды, когда Билл Грейсон был в Нью-Йорке и переходил Бродвей, мимо него быстро прошел человек, фигура, манеры и походка которого были ему хорошо знакомы. Он встал, как вкопанный, и завопил:

— Генри! Генри Мэлкинз, погоди!

Человек обернулся и кинулся к нему. Это был Мэлкинз, собственной персоной. Мужчины обменялись радостным рукопожатием, но тотчас же пристально и с недоверием стали всматриваться друг в друга. Первым неловкое молчанье нарушил Мэлкинз. Он повел Грейсона в знакомый ему бар за углом. После двух бокалов виски им вспомнился Джон Харт. Грейсон, оказывается, встречал его с месяц назад, почти все такого же чокнутого, по, как ни странно, не буйствующего и обходящегося без посторонней помощи. При этом безумец на каждом шагу сорил старинными золотыми монетами, будто какой-нибудь сказочный арабский шейх.

— Дела, — протянул Мэлкинз. Он вытер пот со лба. — Билл, — задумчиво сказал он. — Послушай. Покарай меня бог, если я понимаю, что тут происходит. Не поверишь, но за неделю пролетает целое десятилетие. И так все время. Вокруг все смертны, кроме меня. По такому бешеному календарю каждые сорок лет я женюсь на очередной двадцатилетней девушке, а к концу месяца она уже старуха. Ты не думаешь, что все это нам только чудится? В один прекрасный день мы внезапно проснемся в нашей ракете, а перед глазами — снова та безвоздушная мрачная пустыня с четырьмя градусами по Кельвину ночью и семьюстами в полдень… Ладно, пусть не так. Но тогда, откуда все это берется?

— Я думал об этом, — серьезно ответил Грейсон. — Представь себе, что какому-то сверхсуществу или нечистой силе, обитающей на этой планете, понравились образы, хранящиеся в нашей памяти. И вот она решила воплотить их в материальные объекты для нашего или собственного развлечения.

— Так почему же эти материализованные образы недостойны моего интеллекта? — нетерпеливо перебил его Мэлкинз. — Отчего, прости меня, эта твоя реальность напоминает не то, чего я хотел бы или о чем думаю, а настоящий бедлам?

— Бедлам… — повторил Грейсон, и вдруг его осенило. — Черт побери, так ведь это же… Харт! Это не наши с тобой трезвые мысли, а его сумасшедший бред с первого же дня воплощается в реальность на этой планете!

— Как? — не сразу понял Мэлкинз.