Ультима

На мгновение мы застыли в неподвижности, даже да Сильва был зачарован спокойной интенсивностью красок. Модель сидела на резном стуле, складки простого белого платья обрамляли веер из белых страусиных перьев у нее в руках. Она выглядела коренастой, плотной, вес ее тела проявлялся в тени под ее пальцами, и вместе с этим она словно бы парила на освещенном солнцем облаке, настолько изысканна была бесконечная игра теней вокруг нее. Голубой лоскуток слева по диагонали, намек на цветок на фоне неба привлекает наше внимание, и взгляд скользит вверх, охватывая все ее тело, и мы переживаем тоже невероятное притяжение, которое, должно быть, ощущал сам художник. Эта самая обычная девушка в этот запечатленный в вечности момент с тем же успехом могла бы быть богиней, спокойно сидящей между двух миров. Покрытые прожилками перья веера сокращают дистанцию между живой кожей и неодушевленным предметом, однако кончики перьев слегка подрагивают, как будто бы от биения ее горячего сердца. От нее просто глаз было не отвести.

Очнувшись от транса, я позвала парней, мы обнялись и стали делать селфи, как и почти все посетители, ведь именно для этого и существуют музеи. Мы делаем селфи, чтобы показать всему миру, что побывали рядом с чем-то невероятным, поразительным, но на самом деле на первом плане оказываемся мы сами, а вовсе не произведение искусства, не это поразительное творение, к которому мы в буквальном смысле этого слова просто поворачиваемся спиной. Мы можем игнорировать хоть самого Микеланджело, потому что на самом деле нас больше всего интересует наша банальность, а шедевр становится лишь рамкой для нашего эго, вот тогда-то и появляется потребность в бесконечных фотоснимках. От самого процесса меня тошнило, хотя я изо всех сил старалась улыбаться в камеру. Показав таким образом, что мы нормальные люди, я отправила да Сильву в кафе, а сама достала увесистый каталог-резоне – буклет, в котором были перечислены все известные работы художника, Ли принялся фотографировать картину со всех возможных сторон. Я надеялась, что для посторонних глаз мы сойдем за студентов-искусствоведов или особо рьяных фанатов.

– Посмотри-ка на эту, – предложила я, когда нашла нужную иллюстрацию.

«И золото их тел» из Музея Орсе в Париже. Две девушки, одна обнаженная, другая обернула бедра белым полотном. Обе смотрят на зрителя, стоя на опушке леса, сияющие оранжевые цветы окружают их головы бесформенным нимбом. Обнаженная натурщица похожа на девушку на нашей картине, она слегка опирается на кисть левой руки, изгиб бицепса слегка приподнимает обнаженную грудь. Я взяла Ли за руку и провела его пальцами по репродукции, пока он смотрел на картину, запоминая линии композиции.

– Мы дадим ей веер в правую руку, – прошептала я по-итальянски, и Ли кивнул, завороженно переводя взгляд с одной картины на другую и обратно.

– Боже, это отвратительно! – произнес громкий, звучный голос с жутким американским акцентом, и очарование момента тут же улетучилось.

В нашу сторону по галерее широким шагом приближалась крошечная женщина в огромном черном пуховике до пят. Казалось, она не идет, а катится на колесах. Солнцезащитные очки в массивной черной оправе закрывали бо́льшую часть лица, короткая челка ярко-рыжего боба открывала лоб. Твою ж мать! Я попыталась спрятаться за каталогом. Маккензи Пратт, ну конечно, как же не узнать! Гарпия мира искусства, богатая наследница из Виргинии, которая вообразила себя современной Пегги Гуггенхейм. Я мельком видела ее на Биеннале в Венеции и Киеве, но фотографии ее были повсюду от Мет Гала до ярмарки современного искусства Фриз. У Пратт была неплохая коллекция искусства XX века, которую она собрала, раздавая займы музеям, и теперь она входила во все возможные попечительские советы и ходила по престижным вечеринкам. И вот сейчас эта дамочка раздавала бесплатные советы явно до смерти перепуганному молодому человеку, который семенил рядом с ней, пытаясь на ходу записывать ее пожелания.

– Боже, мой Моне не должен висеть рядом с ним! Он же был дегенератом! – продолжала она, вставая между Ли и Гогеном. – Как он поступал с этими девочками. Это же эксплуатация чистой воды! Они же были несовершеннолетними! Нет, это вам точно придется отсюда убрать!

– Это может оказаться… непросто, – робко вставил молодой человек.

– А мне-то что? Я считаю, это настоящий позор! Его здесь быть не должно, и я так просто не отступлюсь!

Я отвернулась, но в этот момент мымра ухитрилась наступить шпилькой своего сапога мне на ногу, то есть на кроссовку.

– Ах, прошу прощения! – презрительно процедила она, как будто это я наступила ей на ногу, а не она мне, и тут ее взгляд упал на книгу в моих руках. – Любите Гогена? – высокомерно хмыкнула она.

– Да, – холодно взглянула на нее я.

Из-за темных очков было не видно, но она наверняка злобно таращилась на меня. Безупречно гладкий от ботокса лоб, а лицо все в мелких морщинках, словно мятый скотч. Яркая, вульгарная помада слегка растеклась в уголках рта. Она напоминала девчонку, которая даже краситься толком не умеет.