Ухожу в монастырь!

Так, все как вчера: губы трубочкой, слюны побольше, глаза косят, только шаловливые ручонки надо добавить. К примеру, за грудь ухватить. Вот за эту, левую. И побольнее.

– Ай! – Отлично, она не только завизжала, а еще и по руке его шлепнула.

Надо обидеться. Причем сильно. Оттолкнуть женушку со всей дури и заныть:

– Пахая! Злая! Зачем бьеся? Ы-ы-ы-ы!

– Ладно, Брунгильда, можешь идти, – раздраженно проговорила маменька. – Передавай привет отцу. Потом расскажешь мне, что он хотел.

– Обязательно! – пробурчала основательно помятая красотка, поднимаясь с пола.

Глава 21

Для целостности кретинского образа надо было и за едой вести себя соответствующе: есть по большей части руками, роняя крошки, чавкая и рыгая. И это для Кая было, пожалуй, самым неприятным в лицедействе. Стоило на мгновение отвлечься, как годами отработанный алгоритм действий тут же перехватывал управление телом на себя и тянул руки к ножу и вилке, бросая при этом осточертевшую ложку. Или заставлял брать салфетку, чтобы промокнуть губы.

Когда Кай трапезничал один, все эти промахи большого вреда принести не могли – сидевший в комнате видеонаблюдения диспетчер вряд ли брал уроки хорошего тона в школе мажордомов Букингемского дворца. Это во-первых. А во-вторых, в целом поглощение пищи выглядело приемлемо – Кай вовремя спохватывался, и тогда чавканье становилось более мощным, а отрыжка напоминала рев геликона. Неопрятно, смешно, противно – кому как, в зависимости от жизненных приоритетов.

Но когда Грета изъявляла желание разделить завтрак или обед с сыном, приходилось постоянно контролировать себя и, мысленно чертыхаясь, размазывать еду по лицу, не попадая с первого раза ложкой в рот. А еще – ронять пищу на скатерть, переворачивать чашку с кофе, лезть в розетку с джемом пальцами, а потом со смаком их облизывать. В общем, свинячить с максимальной отдачей.

Вызывая у матушки изжогу и тошноту.

Ну да, ему самому было неприятно от разыгрываемого спектакля, но все это только ради того, чтобы такие «семейные» трапезы случались как можно реже.

– Ну что же, Кай, – через силу улыбнулась мать, допивая кофе, – ты молодец. Ешь самостоятельно, кормить тебя не надо.

– Ага, – рев геликона, – я уже башой.

– Большой, большой. А большие мальчики обычно ходят в школу.

– Зачем?

– Учиться.

– Это как – учица?

– Это значит – узнавать новое.

– Зачем?

– Чтобы стать умнее.

– Зачем?

Терпение Греты, обычно находившейся в списке номинантов на премию «Невозмутимость года», за последний месяц явно поистрепалось от слишком частого использования, и после очередного «зачем», усугубленного вдумчивым исследованием правой ноздри, оно, тер-пение, пошло трещинами.

– Затем! Затем, что ты совершенно не умеешь себя вести! Ты больше похож на самого убогого недочеловека, люмпена и ни в коем случае – на «истинного» арийца! Раньше ты был гордостью нашего народа, а теперь – позор!

Кай изумленно вытаращил глаза, затем его губы поплыли, нос зашмыгал, лицо сложилось в обиженную гримасу, и на-гора был выдан могучий рев. Но поскольку пустить по щекам настоящие слезы он не мог, пришлось сползти под стол и выть оттуда.

Поток матушкиной ругани моментально иссяк, но лезть за воющим сыночкой под стол Грета не спешила. Кай почти физически ощущал, как она пытается справиться с раздражением, но раздражение, словно перебродившее тесто, лезет и лезет из квашни на стол.

Впрочем, Грету Ландберг даже самый заядлый недоброжелатель не посмел бы сравнить с квашней – где вы видели такую тонкую, высокую и ухоженную квашню?

А вот эмоции ее сейчас и впрямь напоминали дрожжевое тесто: такие же бесформенные, белесые, пузырящиеся и неуправляемые. Поначалу неуправляемые.

Но фрау Ландберг не зря была избрана Председателем Восточного Подразделения «Аненербе». Живи она там, на поверхности, среди людей, еще неизвестно, кого назвали бы Железной леди, ее или Маргарет Тэтчер.

Поэтому уже через четыре минуты и семнадцать секунд тесто… ах да, эмоции, конечно же, были смяты в плотный комок и отправлены в холодильник – остывать. А Грета присела на корточки и потянула самозабвенно воющего сына за руку:

– Ну хватит, хватит, вылезай оттуда!

– Нет! Ты пахая! Ты бьеся и ругаися! Ты злая! Ы-ы-ы-ы!

– Я отругала тебя совершенно заслуженно, Кай. Ты вел себя неправильно и не хотел слушать маму.

– Я слусал! Ы-ы-ы-ы!

– Для начала вылезай оттуда, сядем на диван и поговорим.

– Лана! – всхлипнул Кай и на четвереньках споро порысил к дивану.

Он тоже не бездельничал все то время, пока матушка справлялась с эмоциями, и, помимо вдохновенного воя, старательно натирал ладонями глаза, и теперь мог смело демонстрировать покрасневший и по-настоящему слезящийся результат усилий.

Добравшись до дивана, Кай забился в самый угол и скрутился в максимально плотный узел, испуганно поглядывая на мать и время от времени судорожно всхлипывая.

Грета присела на краешек и какое-то время молчала, что-то обдумывая. А затем повернулась к сыну:

– Значит, так, Кай. Сегодня ты пока можешь отдохнуть, посмотреть телевизор, поиграть в компьютерные игры, а с завтрашнего дня с тобой начнут заниматься учителя.

– Зачем?