Читаем Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств полностью

Например, замена слова «howers», «сезоны года» или «хоры» на «hours», «часы» в строке 1 сонета 5, невзирая на то, что на основе этих образов были созданы наиболее значимые сонеты. В которых был применён автором литературный приём «аллюзия» со ссылкой на древнегреческую мифологию. Именно, эти образы сменяющихся «howers», «сезонов года» или «хор» из древнегреческой мифологии стали служить основой литературной классики в канонической трактовке со времён античного Возрождения.

«Персонализированная природа во всех её проявлениях, благодаря новаторскому перу Уильяма Шекспира стала использоваться в английской поэзии для отражения человеческих чувств и переживаний, вследствие чего превратилась в неистощимый источник вдохновения для нескольких поколений поэтов и драматургов» 2023 © Свами Ранинанда.

(Примечание: для ознакомления читателем прилагаю критические дискуссии и заметки, имеющие прямое отношения к сонету 73, которые могут заинтересовать исследователей, занимающихся углублённым изучением наследия гения драматургии. По этическим соображениям, текст предоставленного материала в ходе перевода максимально сохранен, поэтому автор эссе не несёт ответственности за грамматические сокращения, стилистику и пунктуацию ниже предоставленного ознакомительного архивного материала).

Критические дискуссии и заметки к сонету 73.

Относительно строк 1-4 критик Эдмонд Малоун (Edmond Malone) предложил ссылки: Cf.! Cymb., III, III, 60—64:

«...then was I as a tree

Whose boughs did bend with fruit; but in one night,

A storm or robbery, call it what you will,

Shook down my mellow hangings, nay, my leaves,

And left me bare to weather».

«...тогда Я был, как дерево

Чьи ветви были прогнувшимися от плодов; но за одну ночь,

Шторм иль ограбление, называйте это, каким вы пожелаете,

Встряхнули мои мягкие драпировки, нет, мои листья,

И оставили меня потерпевшим от непогоды».

и также T. of A., IV, III, 263—266:

«That numberless upon me stuck as leaves

Do on the oak, have with one winter's brush

Fell from their boughs and left me open, bare

For every storm that blows».

«Это бесчисленное множество прилипло ко мне, как листья

Сделайте на дубе, сделайте с помощью одной зимней кисти

Упали с их ветвей и оставили меня открытой, голой

За каждый разразившийся шторм».

На что критик Брандл (Brandl) дополнил: Cf.! Spenser, Sh. Cal., January:

«You naked trees whose shady leaves, (etc.)

...All so my lustful leaf is dry and sere». (p. XIV).

«Вы, голые деревья, чьи тенистые листья, (и т.д.)

...Все так, что мой похотливый лист сухой и увядший». (стр. XIV).

В строке 4 относительно слова «quiers» «певчие» критик Эдмонд Малоун (Edmond Malone) комментировал: «Та часть соборов, где совершается богослужение, с которой, непокрытой и лежащей в руинах, «обнажённой перед плачущими облаками», поэт сравнивал деревья в конце осени, лишённые той листвы, которая одновременно приглашала и укрывала пернатых певцов лета; которых Форд, современник и друг нашего автора, ссылаясь на те же образы, называл из «Меланхолии Любви» «лесными певчими».

Критик Стивенс (Steevens) аргументировал: «Этот образ, вероятно, был подсказан Sh. нашими заброшенными монастырями. Сходство между сводами готического придела и аллеей деревьев, верхние ветви которых сходятся и образуют арку над головой, слишком поразительно, чтобы его не признать. Когда крыша одного разрушена, а ветви другого лишены листьев, сравнение становится ещё более торжественным и живописным».

Критик Джордж Уиндхэм (George Wyndham) дополнил: «Этот прекраснейший образ был ближе и значительнее живее, когда многие великие аббатства, открытые непогоде на памяти живущих людей, начинали превращаться в руины, прежде чем их забыли, как «часовни, где поют печальные и торжественные священники».

Критик Бичинг (Beeching) отметил: «Этот превосходный сонет не обошелся без воздействия на его комментаторов, чей стиль он возвысил.

Комментируя строку 7, критик Стивенс (Steevens) дал ссылку: Cf.! T. G.V., I, III, 87: «And by and by a cloud takes all away», «И мало-помалу облако долой всё забирает».

В строке 8 относительно оборота речи «death's second self», «второе «Я» смерти» критик Сидни Ли (Sydney Lee) комментируя дал ссылки: Cf.! Daniel's Delia, S. 49, в которой описывается как... «спи брат смерти». И Гомер, или Гесиод называли ночной сон «братом смерти». Эта фраза использовалась Ронсаром и де Баифом; (Cf.! also Desportes: «O frere de la mort», «О брат смерти»). (Возможно также, что некоторое сходство между сном и смертью приходило в голову многим людям, ещё до того, как оно было воплощено в поэзии. — Ed.).

# В строках 9-10 по поводу оборота речи «such... that», «подобного...что». (See grammatical notes on S. 34, 7—8).

Критик Эббот (Abbott) выделил особенности: В строках 5—6 используется «such as», «такой же, как», потому что за ним следует «который», «which»; в строках 9—10 «such...that», «подобного...что», потому что за ним следует «как», «as». (§ 279).

Перейти на страницу:

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии