— Суд разберет, врала ли Анфиса, врете ли вы сейчас, — сказал прокурор и вдруг, забодав головой, оглушительно, точно ударил в барабан, чихнул. Чихом перекликнулся с ним из уголка и Илья Сохатых. Прокурор опять пободался, оскалил рот, набитый желтыми зубами, и опять чихнул. В ответ раздался громкий чих и Ильи Сохатых. Прокурор пободался третий раз и третий раз чихнул. Чихнул третий раз и Илья Сохатых. Прокурор погрозил ему пальцем, выхватил платок и чихнул в четвертый раз.
Тогда весь зал неожиданно взорвался хохотом. Председатель побренчал в звонок. Прокурор крикнул в зал:
— Молчать! Удалю всех вон!
Зал обиженно затих. Илья Сохатых, весь обомлев и страшно выпучив глаза на прокурора, вдруг скорчил рожу и чихнул в четвертый раз. Тогда прокурор принял это за насмешку и резко ткнул шершавым кулаком в сторону Ильи Сохатых:
— Эй, ты там!..
У приказчика полилась кровь из ноздрей, он сразу уверовал в мощь прокурорских жестов, действовавших даже на приличном расстоянии. И, зажав нос платком, удалился в коридор.
Прокурор стал зол и желчен. Он грозил глазами председателю, свидетелям, Прохору и всем зевакам.
— Теперь, подсудимый, объясните нам, — спустил он голос свой на низкие трескучие ноты. — Объясните, зачем вам нужно было догонять Анфису Козыреву и какой красноречивой угрозой вам удалось эту озлобленную на ваше поведение, упрямую и гордую женщину повернуть обратно?
У Прохора было время заготовить ответ, и он сказал:
— Мне тогда сильно нездоровилось. Я точно не помню, что говорил Анфисе Петровне и что она отвечала мне. Но, кажется, я ей сказал, что в скором времени я сам собираюсь в город и могу ее взять с собой. Она согласилась. Вот и все.
— Все?
— Все.
— Прошу огласить дальнейшие показания учителя Пантелеймона Рощина.
Секретарь монотонно стал читать:
«Анфиса Петровна Козырева, из боязни, что Прохор может отнять у нее важный обличительный документ, не решалась оставаться с Прохором Громовым вдвоем, и обратно мы ехали трое: пострадавшая рядом со мной, Прохор Громов на облучке, вместо ямщика. Анфиса Петровна, глядя в спину Прохора, несколько раз тихо говорила, как бы про себя: „Милый, милый.., теперь мой навек…“ Я поглядел на женщину и спросил ее; „Что с вами? Вы как пьяная…“ Она ответила: „Так. Мне очень радостно сегодня“.
— Довольно! — ударил прокурор в пюпитр ладонью. — Не поможет ли это подсказать вам, подсудимый, дальнейший ход вашего поведения?
Прохор тяжело дышал. Пленительный образ Анфисы промелькнул в его вздыбленной памяти, острая боль охватила его душу: «Анфиса, родная, милая!» — хотел крикнуть он и броситься бежать туда, в Медведеве, к далекой, дорогой ему могиле.
— Ну-с… Суд ждет.
Прохор молчал, часто и тяжело вздыхая. Он едва сдерживал рыдание.
— В таком случае, подсудимый, я за вас скажу. Слушайте внимательно и не стройте трагических харь. — Прокурор отхлебнул воды и опять взбил короткими, толстыми, пальцами черную копну волос. — Вы тогда сказали Анфисе, что женитесь на ней. Вы уверили ее в этом. Логически рассуждая, этот довод был в ваших руках единственно верным, убедительным, беспроигрышным. У вас был обдуманный план обмануть Анфису Козыреву. И вам это удалось вполне. Отлично-с. Теперь выходит так… Слушайте внимательно. Допустим, вы женились на Анфисе. Но тогда вы сразу превратились бы в бедняка: куприяновские денежки — тю-тю, а ваш отец сам не прочь хорошо пожить, и вряд ли вам что-нибудь перепало бы от него. Так? И, взвесив это, вы сообразили и сразу почувствовали, что попались в петлю. Понимаете? Вы попались в петлю… — прокурор выговорил эти слова раздельно, с каким-то сладострастием, и желтыми зубами погрыз искривившиеся губы.
Прохор действительно почувствовал, что попался в петлю; он быстро прикидывал в уме, что еще ему скажет прокурор и как выкрутить из этой петли свою голову. Нервы Прохора напряглись. Он видел силу своего врага, он знал, что пощады от него не будет, и решил во что бы то ни стало защищать себя. Во что бы то ни стало. Да.
Торжествующе посматривая то на Прохора, то в сторону притихшего зала и на присяжных заседателей, прокурор стал продолжать издевательским голосом: