Углич

— То дело изменное! Ну-ка, на матушку царицу поднялись, — говорили они. — Видит Бог, будет еще у государыни наследник, и не один. Не оставит Господь своей милостью… А всё Дионисий да Шуйские. Князья, чу, с поляками да с Литвой сносятся. Там паны и князья живут вольно, королей не почитают, вот и бояре на то зарятся. Андрей Шуйский на литовский рубеж ездил. Будто-де на охоту, а сам к панам. Иноверцев Шуйские на Русь призывают. Сыскать измену!

Шуйские, почувствовав беду, подняли торговый посад на мятеж, но разгромить двор Бориса Годунова не удалось: правитель собрал внушительные силы стрельцов и пушкарей.

На бояр, князей церкви, московских гостей и торговых людей легла тяжкая «государева» опала.

Митрополит Дионисий лишен архиерейского сана, пострижен в иноки и сослан в Новгородский Хутынский монастырь.

Крутицкий архиепископ Варлаам заточен в Антониев монастырь.

Иван Петрович Шуйский пострижен в Кирилло-Белозерскую обитель и по тайному приказу Годунова задушен. Так закончил свою жизнь виднейший полководец государства Российского.

Андрей Шуйский заточен в Буй-город и убит в застенке.

Василий Шуйский сослан в город Галич.

Изгнаны из Москвы Воротынские, Голицыны, Шереметевы, Колычевы, Бутурлины.

Шестерым гостям московским на Красной площади отрубили головы.

Сотни посадских людей сосланы в Сибирь.

Борис Федорович Годунов — полновластный правитель Русского царства.

Глава 17 ЯМСКАЯ ЧАРКА

Михайла Федорович Нагой и Тимоха Бабай покинули Москву, когда царь Федор поправился, а Борис Годунов принялся за казни и опалы.

Лицо Михайлы было мрачным. И царь оклемался, и правитель вошел в еще большую силу. Ныне некому на Москве и голос подать. Изрядно же подмял всех под себя Бориска Годунов. Теперь царь Федор и вовсе игрушка в руках хитроумного властителя. Неужели всему конец?!.. Нет, нет, Михайла. Как там не говори, но государь всё равно здоровьем слаб. Его годы недолгие. И тогда, тогда все вспомнят о царевиче Дмитрии. Будут еще Нагие на коне. И Афанасий Федорович Нагой на Москву из Ярославля вернется и родной брат Петр, заточенный в монастырь, и остальные братья. Бывшую царицу Марию Федоровну с колокольным звоном встретят на Москве. А как же? Жена покойного Ивана Грозного и мать царевича Дмитрия. Не ей ли быть в великом почете!

Но внезапно в голове Михайлы Нагого родилась иная мысль. У Бориса Годунова есть весьма слабое место. Сестра Ирина. Его полная победа исполнится только тогда, когда Ирина принесет хилому мужу наследника. Но, как поговаривают на Москве, Федор никогда не сможет сделать того, дабы жена его зачала от него сына. Тогда за дело возьмется брат. Он, за большие деньги, тайно подберет для Ирины молодого и сильного человека и положит его в постель Ирины. Та возмутится, но у нее не будет другого выхода. Борис непременно уговорит сестру, а отца будущего ребенка Годунов непременно отправит на тот свет. Этот царедворец способен на самые отвратительные поступки.

И от этой мысли на душе Михайлы Федоровича стало еще тяжелее. Он остановил коня и жестоко забормотал:

— Убить, убить этого дьявола… Самому убить, пока не поздно.

— Ты это о чем? — подъехав к князю и увидев его ожесточенное лицо, спросил Тимоха.

Михайла Федорович промолчал. Надо как следует всё обмозговать и лишь потом принимать окончательное решение.

Князь приехал на Москву в лютый сечень[100], а возвращался в теплый солнечный травень[101]. И он и Тимоха выезжали из Углича в теплых лисьих шапках и бараньих полушубках, кои оставили вместе с конями в Копытове, у Прошки Катуна. Мужик оказался честным, не обманул. И облаченье сохранил и четырех коней (ехали одвуконь) сберег.

— Спасибо тебе, Прошка. Как и обещал, получай еще награду.

Но мужик, на диво князю, от денег отказался.

— Не ведаю, кто ты, мил человек, но чую — не сквалыга. Мне и прежних твоих денег вдосталь. Не знаю, как с ними и распорядиться. Тиун Василия Шуйского хитрющий, допытываться начнет.

— Так и живешь без коровенки? — удивился Михайла Федорович.

— А куды денешься? Хитрого да лукавого на кривой не объедешь.

— А ты разве не знаешь, Прошка, что Шуйский в опалу угодил?

— Да ну! — ошарашено воскликнул мужик. — Сам Василий Шуйский? Ну и ну!

— И Шуйского и всех тиунов его царь Федор Иванович в Галич сослал, а вотчину его на себя забрал. Так что, пока суть да дело, смело покупай лошадь и коровенку. И на корм денег не жалей.

Прошка повалился князю в ноги:

— Вот спасибо тебе, милостивец. Век за тебя буду молиться. Коли что, завсегда ко мне заезжайте.

— Может и доведется. От судьбы не уйдешь. А коль такой день наступит, сохрани наш бывший обряд.

— Сохраню, милок. Экого богатства у меня самого вдоволь, — сказал Прошка, принимая от гостей драные сермяги, пеньковые лапти с онучами, длинные нищенские сумы с заплатами и вконец изношенные мужицкие войлочные колпаки…