Углич

— Не повезло тебе с боярином, — сказал князь. — Как звать тебя прикажешь?

— Прошкой. Прошка Катун.

— А почему «Катун?»

— Так мужики меня прозвали. Я-то с малых лет любил по траве кататься. У нас, почитай, у каждого сосельника своя кличка… А что, Василия Шуйского ведаете?

Последние слова Прошка Катун произнес с настороженными глазами.

Тимоха хлебал щи молчком, а Михайла Федорович как бы нехотя отозвался:

— Слышали краем уха. Ничего доброго о нем в народе не сказывают.

Прошка отмолчался: один Бог знает, что за люди оказались в его избе. По одеже не из голи перекатной. Это сразу видно. На торговых людей тоже не похожи. При саблях, с пистолями. Из стрельцов? Но те добрые полушубки не носят, да и одвуконь не ездят. Всего скорее чьи-то ратные люди. То ли князя, то ли боярина. Так что, лучше всего закрыть роток на замок.

Михайла Федорович (любитель поесть!) за дальнюю дорогу проголодался. С утра, после очередной ямской избы, маковой росинку во рту не было, а посему с удовольствием похлебал и постных щей, и похрустел капусткой, и репы откушал. Черный же хлеб показался ему лакомством. Голод — не тетка. Запив пищу квасом, поднялся из-за стола, осенил себя крестным знамением, молвил: «Спаси Христос», сел на лавку и, откинувшись к бревенчатой стене, в упор глянул на мужика и произнес:

— Кто мы — тебе знать не следует, Прошка. Одно лишь скажу: люди мы не лихие, худа тебе не сделаем. Напротив, отблагодарим тебя торовато[76]. А пока сходи во двор и принеси нам переметные сумы.

Прошка принес и с изумлением увидел, что постояльцы скинули с себя всю добрую одежу, и остались в одном исподнем. Чего это они задумали?

— Вынимай, Тимоха.

И малой толики не прошло, как гости превратились в нищебродов. Облачились в драные сермяги, обулись в пеньковые лаптишки с онучами, на головы напялили вконец изношенные мужицкие войлочные колпаки, на плечи — длинные нищенские сумы с заплатами.

— Удивлен Прошка?

— Чудно, — протянул хозяин. — Вам бы топерь на паперть и — Христа ради.

— Так и будет, Прошка. Коней оставим у тебя во дворе, одежду и сабли припрячь. На обратном пути заберем. Выйдем от тебя утром, в сумерки, на орясинки опираясь. Ты нас никогда не видел, и не слышал. О том всю свою семью упреди. А за твое молчанье получи награду. Тут тебе и на коровенку хватит, и на доброго коня, и на оброк тиуну. Но покуда деньгами не сори, пораскинь головой, откуда они у тебя, сирого мужика, появились. Народишко зело любопытен. Уяснил, Прошка?

Прошка оторопел, у него аж язык отнялся. Не ведал — то ли в ноги повалиться, то ли земно кланяться. Таких денег он в жизни не видывал.

— Уяснил, спрашиваю?

— Уяснил, мил человек, — с трудом пришел в себя хозяин избы. — Ты мою семью, почитай, от голода спас. По гроб жизни тебе буду обязан, и никому не вякну.

— Верю тебе, Прошка… Кинь каких-нибудь лохмотьев на лавку. Спать нам пора.

— Зачем же лохмотьев, мил человек? У меня, чай, соломенные подстилки есть.

— Добро. Разбудишь нас с первыми петухами.

* * *

К Скородому подходили позади ватаги калик и нищебродов. Ворота Сретенской башни были полураскрыты. Подле них топтались трое стрельцов в длинных красных кафтанах.

— Чего на Москву, голь перекатная? — позевывая, лениво вопросил один из служилых.

— Святым местам поклониться, к мощам приложиться, да усердно Богу помолиться, — скороговоркой произнес седой как лунь старичок с рябиновым посошком в трясущейся руке.

— Проходи, убогие, — миролюбиво молвил стрелец и добавил. — Деньги не спросим.

Стрельцы ожесточались, когда видели перед собой торговые обозы. С древних времен за проезд в Москву с купцов брали солидную пошлину.

Миновав крепкие и толстые деревянные ворота, обитые прочным железом, Михайла Федорович и Тимоха оказались в Скородоме.

(Через два года Скородом получит название «Земляной город» — от возведенного в 1592–1593 годах вокруг Москвы земляного вала с глубоким водяным рвом впереди и деревянной стеной на валу). В стене находились 34 башни с воротами и около сотни глухих башен. На стенах и башнях стояли пушки.

Земляной вал имел в окружности более 15 верст, а высота его деревянных стен на валу достигала пяти саженей.

В 1611 году, во время польско-шведского нашествия, стены и башни Скородома сгорели, и остался лишь земляной вал.

В 1618 году и особенно в 1633–1640 годах его значительно подсыпали, а в наиболее угрожаемых местах, между Яузой и Крымской площадью, впереди вала были насыпаны еще земляные бастионы.

На месте деревянных Серпуховских и Калужских ворот были построены каменные башни-ворота.

В 1659 году на земляном валу был возведен «острог» — деревянная стена из вбитых рядом толстых бревен — и деревянные башни. Но главным укреплением остался земляной вал, почему и всё кольцо укреплений со второй половины XVII века стало называться Земляным валом, или Земляным городом, то есть крепостью. Это имя было присвоено и части города между Бульварным и Садовым кольцами.