Углич

Мать, с той минуты, как в избу нежданно-негаданно ввалился сын, так и сидела онемевшая, будто язык проглотила. Много лет она не видела Юшки. Тот, как ушел на цареву службу, так и весточки о себе не подал. И вдруг вернулся, да каким! Норовила встать из-за стола и обнять Юшку (всё же сын приехал), но она не могла этого сделать: побаивалась супруга, кой пребывал сейчас в дурном расположение духа.

— Ты и впрямь, батя, принимаешь меня за вора?

— С неба деньги не валятся, Юшка.

— А если мне добрый человек целую мошну отвалил?

— Тебе, лежебоке и лодырю?

— Ты всё старую песню поешь, батя, а Юшка давно изменился. На царевой службе лежебок не держат. Выслушай меня, батя.

И Юшка поведал свою удивительную историю.

— Ну и ну. Немало сказок переслушал, но чтоб такую!

— Недоверчив же ты, батя. У меня видок есть. Холоп боярина Тулупова, Митька. Был недавно у него в Москве. Ныне служит вдове Тулуповой., что проживает в Белом городе на Мясницкой. Он-то видел, как Нил Силантьевич мне денег пожаловал. Так что, честен я, батя.

— Честь, Юшка, никогда не может быть возмещена деньгами. Ну да Бог с тобой, дело темное. Так и не уразумел, за что же тебя пожаловал сей удивительный боярин.

Юшка, конечно, не стал рассказывать отцу всё, что он наплел окольничему. Ответил лишь:

— Знать, шибко поглянулся я ему. Перед кончиной хворым людям ничего не жаль… Видок, баю, у меня есть. Авось в Москве доведется быть, загляни к Тулуповой. Митька не даст соврать.

— Вот заладил. Непременно как-нибудь загляну. В моей семье, Юшка, честь всего дороже.

Отобедав, Юшка перекрестил лоб и с кислым видом оглядел избу. В ней почти ничего не изменилось. Добавился лишь деревянный поставец с глиняной посудой да светильник о трех свечах, висевший на правой стене.

— Бедновато живешь, батя, а ведь, кажись, первый гончар в слободе.

— Спокойней спать, Юшка. С нищенской сумой не ходим — и, слава Богу. Наш боярин Тучков за богатством погнался, да вмиг бедняком стал.

— Это почему, батя?

— Жадность замаяла. Холопов своих, почитай перестал кормить. Он-то по деревенькам своим поехал, а холопы его до нитки обобрали — и деру. Поди, в разбойную ватагу сбились. Вот тебе и богатство. Было, да сплыло. Даже коней свели.

— Не повезло Тучкову. Ну да я, когда поставлю хоромы, честных холопишек наберу.

Отец вновь рассмеялся:

— Хоромы?.. Нет, ты погляди на него, мать. Чином — лапотный ямщик, а в бояре метит. И где ж ты надумал свои хоромы возводить?

— Подле кремля, на Спасской улице.

— А ты не спятил, братец? — не выдержал Юшкиной похвальбы Андрейка.

— Смеяться будешь, когда тебя, Андрейка, холопы мои и до красного крыльца не допустят.

— Взашей погонят?

— Могут и погнать, коль братом не назовешься.

— Ну, буде! — стукнул по столу тяжелым кулаком Шарап. — Буде, Юшка, скоморошить.

— Ну, коль так, пойду я, батя, — поднялся из-за стола Юшка. — Допрежь к земскому судье, дабы место хором обговорить.

— Давай, давай. Пойдешь в суд в кафтане, а выйдешь нагишом.

— Не будет того, батя. Мошны у меня хватит. А судья — что плотник: что захочет, то и вырубит.

* * *

На диво Юшке земский судья, выбранный всем посадом, мзды не принял.

— Не мое это дело, Юрий Шарапыч, — почтительно поглядывая на богато одетого человека, провеличал Юшку судья. — Спасская улица на особом счету. К городовому приказчику ступай, а то и к самому Михайле Федоровичу Нагому челом бей.

Русин Раков, дотошно расспросив Юшку и поизумлявшись, ответил отказом:

— Спасская улица в ведении дворца. На сей улице такие хоромы надо ставить, дабы строением своим вид кремля не подпортить.

— Лучших умельцев найму, Русин Егорыч.

— К Нагому!

— К Нагому так к Нагому. Ныне же и дойду, — смело молвил Юшка.

— Седни не ходи, — упредил приказчик.

— Аль не в духе, князь?

— В сельцо какое-то выехал, — крякнул в каштановую бороду Русин Егорыч. — Завтра бей челом.

Юшка и подумать не мог, что князь совсем рядом, в приказчиковой ложенице.

На другое утро Юшку остановили возле проездных ворот кремля караульные.

— Пока нетути князя. Жди!

Юшке пришлось томиться чуть ли не до обеда. Наконец, подъехал Михайла Федорович на игреневом коне. Увидев всадника, Юшка так и обомлел. Так это, кажись, тот самый ярославский купец, кой заночевал в его ямской избе. Чего ему здесь понадобилось?

— Ты-ы? — в немалом удивлении протянул Михайла Федорович. — Чего приперся, ямщик?

— Я-то по важному делу, купец. Князя дожидаюсь. Придется и тебе обождать. Князь, чу, в сельцо отъехал.

Михайла Федорович пружинисто спрыгнул с коня и, злой, нахохленный, подступил к нарядному ямщику.

— Приехал!

Юшка растерянно пожал плечами.

— Кланяйся князю! — закричали караульные.

Юшка побледнел и упал на колени.

— Прости, князь. Я тебя до ямской избы отродясь не видел. Сам же сказывал…

— Молчи, дурья башка! — покосившись на караульных, прикрикнул Нагой.

Взяв за повод коня, прошел за ворота, затем обернулся.

— Пропустите этого стервеца.

Нагой сел на ступеньку красного крыльца и всё также нахохленно глянул на ямщика.

— Чего, сказываю, приперся?

— Челом тебе хочу ударить, князь.

— Ну!

— Дозволь на Спасской улице хоромишки поставить.